Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа

Русский язык басурмане понимать не научились. Но свинец и интонация советского военнослужащего звучали очень убедительно. Из темноты донеслось сдавленное лопотание, заскрипели ступени. Возникли оба, один за другим, раболепно согнувшиеся, руки на затылке, лица искажены. Им все еще было больно. Одного трясло от спазмов в животе, у другого из изувеченного носа сочилась кровь. Увидев автомат, они заныли, стали о чем-то умолять.

– Пошли вон, шваль подзаборная! – взревел Затулин, сцапал первого за шиворот и отвесил воспитательный пинок.

Тот все понял и засеменил прочь, лихорадочно озираясь. Второй тоже оказался не дурак, обогнал приятеля, перепрыгнул на сейнер, который уже, сотрясаясь бортами, отчаливал от баржи. Его коллегу чуть не бросили на съедение злобным советским солдатам, но первый сжалился, помог, а когда у них над головами засвистели пули, оба заорали как ненормальные и рухнули под фальшборт.

Китайский сейнер торопливо уходил на запад. Публика на борту высовывала носы, махала в бессильной злобе кулаками, что-то задиристо кричала. Измученные солдаты караула ковыляли к правому борту, опираясь на автоматы. Война кончилась, люди расслабились, и заболело сразу все, полезло наружу. Они охали, хватались за отбитые ребра, изможденные лица выражали крайнюю степень терзания. Иссякли силы, парни падали на колени, бросали автоматы и вцеплялись в борта. Как-то тупо, со слезами и гноем на глазах, они таращились на уходящее судно. Оно издавало возмущенные гудки, с палубы неслись рваные вопли.

– Зря мы их не прикончили, – посетовал Серега. – Нахватались, блин, гуманистических идей. Это же форменные бандиты.

– Фу, натоптали, – покосившись за спину, проворчал Ахмет.

– А чего это было, пацаны? – икнув, спросил Федорчук. – Серьезно, я как-то не врубился.

– Сами не понимаем, – прошептал Филипп. – Получается, что нас спасли. Хорошо, что мы при этом остались живы. Неоднозначные какие-то чувства. Ничего не изменилось. Через пару минут мы снова будем одни в бескрайнем океане… если эти отщепенцы не вернутся с подкреплением.

– Не вернутся, – буркнул Ахмет. – Далековато их занесло в поисках пропитания. Где им взять подкрепление? Из-за какой-то ржавой баржи…

– Надо было пожрать попросить у этих голодранцев, – сумничал Серега.

– Ага, рыбки, – хихикнул Филипп. – Полезная мысля приходит опосля. Нам ничто не мешало наведаться с автоматами на их продуктовый склад, взять капитана в заложники. Эх, головы садовые!.. Они же зайцы трусливые, когда на них автомат наставишь. Ахмет, досыпать пойдем? – Он повернулся к сержанту. – Вроде рано еще. Хотя какой теперь сон, после такой зарядки?

– Удался праздник на славу, – кряхтел Серега. – Кто теперь скажет, что это не наш день?

Сержант вздрогнул, словно подавился. Вся компания залилась надрывным истеричным смехом.

Остаток дня дозорные напряженно вглядывались в горизонт. Китайский сейнер не возвращался. Других судов панорамный обзор не выявлял.

– Потрясающе, – бормотал Филипп, растирая слезящиеся глаза. – Единственное судно, которое мы встретили за тридцать восемь дней, оказалось набито какими-то обормотами. Похоже, парни, это судьба.

Но они не теряли надежды, настойчиво, со стоическим терпением обозревали безбрежные дали, молились, чтобы появилось еще одно судно. На этот раз с приличными людьми.

Снова рушились надежды. Их встретило утро 24 февраля, раскаленное, пышущее жаром. Говорить было трудно. Горло у всех склеилось от нехватки жидкости. Организмы обезвоживались, полкружки пресной воды, выпиваемые в день, положения не меняли. Слизывать конденсат с листа фанеры было сущим издевательством, к тому же расходным. Тратились дрова, спички. Но солдаты держались и в этот день, и на следующий. За сорок суток никто не сорвался, не пытался тайком приложиться к баку с водой. Они продолжали принимать пищу два раза в день, если зловонные кирзовые угольки, обмазанные солидолом, можно было назвать пищей.

– Полсапога в день! – принял очередное эпохальное решение Затулин. – Четвертинку на раз. Одна шестнадцатая сапога на брата. А вот норму воды придется снова урезать. Пол-литра в сутки на всех.

Оппортунистов не было, людям становилось все равно. Они с надеждой смотрели на небо – не соберется ли дождик? Наготове были тазики, миски, куча тряпок, которыми можно черпать и отжимать воду. Но как назло ни одного облачка! Первые несколько дней после «дружеской» встречи с китайскими рыбаками бойцы еще передвигались, шутили, вспоминали свой первый и, видимо, последний реальный бой с двуногими существами. Потом они стали шевелиться все реже, боялись тратить энергию. Поднимались теперь не в восемь утра, не в девять – спали до последнего, пока солнце не воцарялось в зените. Потом тащились, поддерживая друг друга, в кубрик. Полонский вспомнил, что у знаменитого художника – возможно, Иеронима Босха – была такая же картина. Она называлась «Слепые». Калеки с выколотыми глазами бредут гуськом, держась друг за дружку. Первый падает в канаву, такую крутую, что костей не собрать, а последние еще не в курсе. Они спокойны, о чем-то болтают.