Басня о пчелах

Я полагаю, что пока те люди, которые вынуждены постоянно ходить пешком по Лондону, не принимают во внимание ничего, кроме своей одежды и своего личного удобства, среди них найдется мало таких, кто не пожелал бы, чтобы улицы его были гораздо чище, чем они обычно бывают; но если они однажды поймут, что многое из того, что доставляет им неудобство, является результатом изобилия, оживленного уличного движения и богатства этого могущественного города, то, если они хоть немного заботятся о его процветании, они вряд ли когда-либо захотят, чтобы его улицы были не такими грязными. Ибо если мы примем во внимание самые разнообразные материалы, которыми необходимо снабдить столь бесконечное, постоянное растущее число профессий и ремесел, огромное количество провизии, напитков и топлива, которое ежедневно потребляется здесь, мусор и отходы, которые неизбежно при этом остаются; огромное количество лошадей и других животных, которые постоянно заполняют улицы; повозки, экипажи и более тяжелые кареты, которые беспрерывно портят и ломают мостовые улиц, и больше всего бесчисленные толпы людей, которые постоянно бродят и топчутся всюду, во всех уголках, — если, говорю я, мы примем во внимание все это, то обнаружим, что ежеминутно должна образовываться новая и новая грязь; а если учесть, насколько большие улицы удалены от реки, сколько денег и труда надо вложить, чтобы убирать мусор и грязь так же быстро, как они возникают, то Лондон просто невозможно сделать более чистым, прежде чем он станет менее процветающим. А теперь я могу спросить: разве не может добропорядочный житель города, рассмотрев все, что было сказано, утверждать, что грязные улицы являются необходимым злом, неотделимым от благосостояния Лондона? И в то же время они ни в коей мере не служат препятствием для чистки обуви, подметания улиц и, следовательно, не наносят вреда ни чистильщикам сапог, ни уборщикам мусора.

Но если бы задан был вопрос безотносительно к выгоде или благосостоянию города: в каком месте, по моему мнению, приятнее всего прогуливаться? — никто не усомнился бы в том, что зловонным улицам Лондона я бы предпочел полный свежих ароматов сад или тенистую рощу в сельской местности. Подобным же образом, если бы меня спросили, где, по моему мнению, вероятнее всего люди могут наслаждаться подлинным счастьем, отложив в сторону все мирское величие и тщеславие, я бы предпочел небольшое мирное общество, где люди, не испытывая ни зависти, ни почитания соседей, довольствовались бы теми естественными продуктами, которые производит та местность, где они живут; я предпочел бы его огромному скоплению людей, купающихся в богатстве и власти, постоянно покоряющих других силой оружия за рубежом и развращающих себя внутри страны роскошью, завезенной извне.

Вот и все, что я сообщил читателю в первом издании, ничего не добавив в качестве предисловия во втором. Но после этого поднялась буря протестов против книги, и тем самым полностью оправдались всегда имевшиеся у меня опасения в отношении справедливости мудрости, милосердия и честности тех, на чью добрую волю я хотел надеяться. Против нее было вынесено обвинительное заключение большим жюри, ее осудили тысячи людей, вообще не видевших ни одного слова, в ней напечатанного. В присутствии лорд-мэра прочитали проповедь, направленную против нее; полное опровержение ее ежедневно ожидается от одного преподобного духовного лица, всячески поносящего меня в своих высказываниях и вот уже в течение пяти месяцев кряду грозящего дать мне ответ через два месяца. То, что я сам могу сказать о себе, читатель увидит в моей "Защите", напечатанной в конце книги, где он также найдет обвинительное заключение большого жюри и письмо достопочтенному лорду С., которое настолько наполнено пустой риторикой, что в нем нельзя обнаружить ни аргументов, ни внутренней связности. Автор его демонстрирует прекрасные способности к произнесению ругательств и большую проницательность в отыскании атеизма там, где другие его вообще не могут обнаружить. Он рьяно выступает против безнравственных книг, прямо указывает на "Басню о пчелах" и очень сердит на ее автора; он приводит четыре очень резких эпитета, характеризующие чудовищность его вины, и при помощи нескольких косвенных намеков, обращенных к толпе (например, на опасность того, что подобных авторов терпят на земле, или на небесные кары, которым подвергнется весь народ), весьма милосердно препоручает меня ее заботам.

Учитывая то, что это послание весьма длинно и направлено в целом не только против меня, я вначале намеревался привести из него только некоторые отрывки, имеющие непосредственное отношение ко мне; но, обнаружив при более близком рассмотрении, что все касающееся меня настолько связано и переплетено с тем, что ко мне не относится, был вынужден обеспокоить читателя, приведя все послание целиком, не без тайной надежды, что, несмотря на его многословие, нелепость его доставит удовольствие тем, кто внимательно прочитал тот трактат, который оно так ужасно осуждает.