Бастард

И вода есть горячая! Живи, и радуйся! Сбрасываю одежду, швыряя ее прямо на пол, и погружаюсь в в наполовину налитую ванну. Ваннищу! Этот бассейн на ножках и ванной-то назвать грех! Хорошо… балдею… Отпускает нервное напряжение, отступают плохие мысли… Я не мнителен, не суеверен, и мне плевать на то обстоятельство, что в этом помещении был убит человек. Да мало ли кто кого убивает? Мы ходим по праху прежних поколений людей, и чего? Чушь собачья. Главное, я теперь на все пять лет обеспечен комфортным жильем, притом бесплатно. И если переживу дурацкие опыты здешних «большеголовых» — жить буду очень даже приятно.

Сколько сидел в воде — не знаю. Задремал. Хорошо хоть не утонул. Ванна-то глубокая, по шею сижу. Хорошо хоть в этой ванне приспособлено для таких случаев — в днище ванны сделана такая приступочка… не знаю, как ее назвать. В общем — упираюсь пятками, и и не сползаю.

Вот чего мне сейчас не хватает — это любимой женщины, которая сидела бы сейчас рядом со мной… Я так одинок в этом мире. Единственный человек, которому я был не безразличен, это моя «мама». А все остальные… сволочи, одним словом.

* * *

Ей приснился сон. Вот она снова в той комнате, застыла, как статуя, и не может сдвинуться с места. Ее обнажают, глумясь и хохоча, трогают там, где трогать может только любимый человек. Или лекарь. А потом — боль, и унижение, боль, и унижение. И нет выхода, нет будущего, только могильный холод и темнота.

И вдруг — появляется Он! Сероглазый, невысокий, красивый, с мужественным лицом человека, который ничего не боится и ни о чем не жалеет. И затихает глумливый смех, и от нее отступают насильники, с ужасом пятясь к двери. А Он бьет главного насильника так, что тот… рассыпается, превращаясь в груду конского навоза! И падают другие насильники, валясь, как деревья под ударами урагана!

А потом Он подходит к ней, обнимает, целует, и этот поцелуй так сладок, так… желанен, что…

Верга просыпается. Потная, в задравшейся до шеи тонкой шелковой рубашке, с ногами, раздвинутыми в стороны так, что пятки свесились с широченной кровати. А рука… между ног.

— Демоны! Демоны! — ругается Верга, выгибаясь в сладкой судороге, а перед глазами — спокойное, как у статуи лицо Эдвина.

Не первый раз он ей снится. А после того, как был умер насильник — снится каждую ночь, и не по одному разу! Что бы это значило? Может так богиня любви указывает ей дорогу? Может Эдвин Ольгард ее суженый?

Нет. Чушь! Он же нищий бастард! Да, красивый мальчик, да, загадочная личность, что придает ему шарм в глазах всех девчонок, но как он может рассчитывать на ее внимание?! У него даже костюма приличного нет! Позорище!

Дура! — тут же осаживает она себя — В костюме ли дело? Что, у мужчины главное — костюм?!

Верга невольно содрогнулась, вспомнив изнасилование, и дернув подол рубахи, натянула ее на колени как можно дальше, будто это могло помочь отбросить тягостные воспоминания. Девушка села на кровати, обхватила руками колени, положила на них голову и замерла, глядя в темное, ночное окно.

Неужели на самом деле этот парнишка убил мерзавца? Все говорят, что это сделал он, только доказать невозможно. Снадобье правды его не берет, и даже известный сыщик не смог добиться результата. Но все уверены, что убийца именно Эдвин. И скорее всего, это так и есть. А раз это сделал он — Верга должна быть ему благодарна. А еще — ей не помешает иметь возле себя защитника. Все эти дни, проходя по коридорам Академии, Верга чувствовала взгляды, которые бросали на нее некоторые студенты и студентки. И это не были взгляды парней, разглядывающих ее грудь и смазливую мордашку — Верга к такому давно привыкла и не обращала на то никакого внимания. Ну… почти никакого внимания. Или так: делала вид, что ей безразлично то, как на нее смотрят парни. Но это были другие взгляды. Ехидные, брезгливые, опасливые — любые, кроме взглядов, в которых читалось бы восхищение.

Верга дурой не была. Отнюдь, она с детства отличалась живым умом, потому легко училась и всегда находила выход из сложной ситуации. Но в этот раз она не знала, что ей следует сделать, как поступить. Похоже, что мерзавцы, которые участвовали в изнасиловании, все-таки разболтали о происшедшем. И что теперь ей делать?

Эх, зря она тогда обидела Ольгарда! Ну кто ее тянул за язык? Будто демоны вселились в башку! Может напугалась того, что влюбится в Эдвина? Хотела отбросить его подальше? Вот и отбросила. Пыталась с ним поговорить, даже попросила Керла, чтобы он узнал у Ольгарда — будет ли тот с ней разговаривать. И что вышло? А ничего. Не захотел Ольгард говорить. И поделом! Заслужила!

А если он узнает об изнасиловании? Не посчитает ли ее нечистой, порченой? Не решит ли, что она шлюха, которая отдалась нескольким парням сразу, а теперь пытается это замаскировать?

Верга легко спрыгнула с кровати (она с детства занималась физическими упражнениями и была хорошо развита) и заходила по комнате из угла в угол, взволнованная так, что сна не осталось ни в одном глазу. Что же делать? Что делать?!