В эту секунду незнакомца прервал начальник тюрьмы, который появился на пороге и пригласил сира де Лаваля подняться в башню замка.
Де Лаваль с неожиданной резкостью простился со своим просителем. Неизвестный рыцарь — казалось, что под доспехами он вздрогнул — встал у столба, позади солдат, и ждал, словно еще на что-то надеясь, до тех пор, пока последний сундук не исчез в воротах замка.
В то время как сир де Лаваль поднимался по лестнице, можно было видеть, что по открытой галерее, соединявшей два крыла замка, прошел принц Уэльский; впереди него шел начальник тюрьмы, а позади — Чандос и несколько офицеров.
Победитель в битве при Наваррете направлялся с последним визитом к Дюгеклену.
Простолюдины приветствовали принца Уэльского криками «Ура!» и «Да здравствует святой Георгий!»
Французские трубачи заиграли в честь героя, который учтиво им поклонился.
Потом ворота закрыли, и вся толпа, сгрудившись у лестницы, с громким ропотом стала ждать выхода коннетабля.
Бретонским солдатам, скоро предстояло увидеть своего великого командира, и сердца их сильно бились; все они отдали бы жизнь, чтобы завоевать ему свободу.
Однако прошло полчаса: нетерпение собравшихся бретонцев перерастало в тревогу.
Неизвестный рыцарь правой рукой разорвал перчатку на левой руке.
Тут на открытой галерее появился Чандос, оживленно беседующий с офицерами, которые, казалось, были чем-то удивлены, даже ошеломлены.
Когда дверь в башню снова открылась, то все увидели не героя, оказавшегося на свободе, а бледного, растерянного, дрожавшего от волнения сира де Лаваля, который кого-то высматривал в толпе.
К нему подбежали несколько офицеров-бретонцев.
— Ну что там? — с тревогой спросили они.
— О, великое бедствие, странное дело, — ответил де Лаваль. — Но где же незнакомец, этот пророк несчастья?
— Я здесь, — ответил таинственный рыцарь. — Я ждал вас.
— Вы по-прежнему желаете видеть коннетабля?
— Больше, чем раньше!
— Хорошо! Торопитесь, ведь через десять минут будет слишком поздно. Пойдемте! Коннетабль уже не освободится из плена.
— Это мы еще посмотрим, — возразил незнакомец, легко поднимаясь по ступеням за де Лавалем, который тянул его за руку.
Начальник тюрьмы с улыбкой распахнул перед ними дверь, а вся собравшаяся толпа на тысячу разных ладов принялась обсуждать событие, которое задержало освобождение коннетабля.
— Спокойно! — тихо приказал командир бретонцев своим солдатам. — Держать мечи наготове и смотреть в оба!
X. КАКИМ ОБРАЗОМ УПРАВЛЯЮЩИЙ ЗАМКА, ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ОТПУСТИТЬ ОДНОГО ПЛЕННИКА, ОСВОБОДИЛ ЦЕЛУЮ АРМИЮ
Англичанин не ошибся, он хорошо изучил своего пленника. Едва сиру де Лавалю разрешили войти в замок и он обнял коннетабля, едва прошли эти первые мгновения взаимной радости, как коннетабль, рассматривая сундуки, которые погонщики мулов внесли на площадку перед комнатой, воскликнул:
— О, мой дорогой друг, сколько же здесь денег!
— Никогда нам не удавалось так легко собрать подать, — ответил сир де Лаваль, который, гордясь своим соотечественником, не знал, как еще засвидетельствовать ему свое уважение и свою дружбу.
— Значит, пришлось обобрать моих славных бретонцев, и вас в первую очередь, — заметил коннетабль.
— Надо было видеть, как монеты дождем сыпались в мешки сборщиков! — воскликнул сир де Лаваль, довольный тем, что его восторг не нравится англичанину — управляющему замка, который вернулся от принца Уэльского и невозмутимо слушал их разговор.
— Семьдесят тысяч флоринов золотом, огромная сумма! — снова изумился коннетабль.
— Сумма огромная, когда ее собираешь, и маленькая, когда она собрана и ее надо отдать…
— Друг мой, — перебил его Дюгеклен, — садитесь, прошу вас. Вы знаете, что здесь, в плену, находится вместе со мной тысяча двести наших соотечественников.
— Увы, да, знаю.
— Так вот! Я нашел способ вернуть им свободу. Ведь они попали в плен по моей вине, и сегодня я ее искуплю.
— Каким образом? — с удивлением спросил сир де Лаваль.
— Мессир управляющий, не окажете ли вы мне одолжение вызвать сюда писца?
— Он ждет у дверей ваших приказаний, сир коннетабль, — ответил англичанин.
— Пусть войдет.
Комендант три раза топнул ногой; начальник тюрьмы ввел писца, который, несомненно предупрежденный заранее, приготовил пергамент, перо, чернила, и держал свободной правую руку.
— Запишите то, что я сейчас вам скажу, друг мой, — обратился к нему коннетабль.
— Я жду, ваша светлость.
— Пишите:
«Мы, Бертран Дюгеклен, коннетабль Франции и Кастилии, граф дорийский, настоящим извещаем о великом нашем раскаянии в том, что в приступе безрассудной гордыни мы приравняли выкуп за себя к цене тысячи двухсот добрых христиан и храбрых рыцарей, которые, разумеется, стоят больше нас».
Здесь славный коннетабль прервал себя, не обращая внимания на то, как отразилось на лицах присутствующих это вступление.
Писец точно записал его слова.