Батареи Магнусхольма

— Во-первых, я тебя ругать не собираюсь, — сразу сказал Лабрюйер. — Во-вторых, если ты так уж боишься идти домой, можешь переночевать у меня. Мать будет знать, где ты, и не станет волноваться. Ты ведь не собираешься жить у Мартына? Семья небогатая, такой квартирант для них, сам понимаешь, обуза.

Пича молчал и дулся.

— Скажи лучше, зачем вы во второй раз ночью отправились в зоологический сад.

Парнишка посмотрел на Лабрюйера с ужасом — не понимал, как хозяин фотографии мог догадаться.

— В первый раз вы туда покатили из любопытства. Зверинец ночью, да еще на велосипедах туда и обратно. Это я понимаю. Во второй-то раз — зачем? Не всех зверей видели? Ну так если какой-то зверь привык ночевать в своем домике, то ночью к нему ездить бесполезно.

Ответа не было.

— В первый раз вы сильно испугались, когда не рассчитали время и вернулись слишком поздно. Было уже светло, по двору ходили люди, и вы не смогли поставить велосипеды обратно в сарай. Я даже не спрашиваю, куда вы их спрятали до ночи. О том, что по дворам ходил полицейский агент, вам, конечно, рассказали. Всякий разумный человек решил бы — слава богу, обошлось, больше я таких глупостей делать не буду. Но вы с Кристапом опять поехали в зоологический сад, зная, что если вас поймают с этими велосипедами, то обвинят в воровстве. Что там такое, в этом зверинце?

Пича громко вздохнул.

— Ты же умный парень, должен понимать… Как я могу помочь тебе, если не буду знать правду?

Пича смотрел на свои башмаки. Говорить правду он решительно не желал.

— Давай хоть велосипеды вернем. Куда вы их поставили? Мы с Яном сходим, возьмем их и прикатим к сараю. А то опять вызовут полицейского агента. И теперь уже все поймут, что это твоя работа — твоя и Кристапа.

— Они на Колодезной, во дворе…

— Очень хорошо. В каком именно дворе?

— Если вы их приведете, все поймут, что я их взял! — сообразил Пича.

— Верно. Я подумаю, как их вернуть? Так что за двор?

Пича объяснил.

Тайник, куда удалось поставить оба велосипеда, был за поленницей. Ребятишки устроили его, чтобы играть в войну. Велосипеды удалось туда затолкать, но попытка извлечь могла бы обрушить поленницу, и Пича об этом честно предупредил.

— С этим я разберусь. А теперь скажи, пожалуйста, зачем понадобилось ездить в зоологический сад во второй раз.

Если бы Пича признался, что не успели посмотреть на медведей, или на буйволов, или на орлана-белохвоста, или на страуса, которого видели только на картинках, Лабрюйер, пожалуй, оставил бы его в покое. Но Пича молчал — значит, в зоологическом саду было что-то более любопытное, чем спящий медведь.

И были все основания предполагать, что при первой возможности мальчишки вновь туда отправятся…

— Хочешь молчать — молчи, — позволил Лабрюйер. — А надумаешь говорить — приходи вечером ко мне.

Адрес Пича знал, поэтому молча кивнул.

Глава семнадцатая

Вернувшись в фотографию, Лабрюйер телефонировал в полицейское управление и просил передать агенту Фишману, где спрятаны украденные велосипеды. Фишман их найдет и прикатит; ему — доброе слово от начальства и пара часов свободного времени, якобы потраченного на поиски, а Пиче — соблюдение тайны.

Убедившись, что в фотографическом заведении жизнь кипит и два клиента ждут в очереди, Лабрюйер пошел в гости к Паулсу. С Каролиной он даже взглядами встречаться не желал. Он понимал — эмансипэ опытная разведчица и на хорошем счету у начальства, если ей поручили командовать агентами-мужчинами. Умом он это понимал, но был сильно недоволен.

Выйдя на Александровскую, Лабрюйер задумался — не перекусить ли? Он смотрел на ресторанные двери и прислушивался к себе, когда услышал приветствие.

Оказалось — подошла фрейлен Ирма.

Стоять с дамой на тротуаре — верх неприличия, разве что дама — проститутка, с которой уславливаются о цене. Лабрюйер мог быть какого угодно мнения о внешности и манерах Ирмы, но ее нравственность была вне сомнений.

— Фрейлен вышла на прогулку? — спросил он, идя рядом с девицей.

— Да, герр Гроссмайстер. Пока нет дождя, я хотела погулять и съесть пирожное в кондитерской.

— Позволите вас пригласить? — Лабрюйер указал на ресторанные двери.

— Мне, честное слово, неловко, вы уже столько раз нас с Хильдегард угощали…

Лабрюйер не сразу сообразил, что воинственное имя «Хильдегард», которое было бы впору валькирии, носит пышнотелая и миролюбивая, хотя умеющая настоять на своем, фрау Вальдорф.

Неловкость, впрочем, была мнимая — фрейлен Ирма обрадовалась приглашению.

Но сам Лабрюйер об этом приглашении вскоре пожалел. Его дама трещала без умолку и довольно громко. Это было тем более неприятно, что в ресторанном зале, где оказалось довольно мало публики, сидели супруги Красницкие и видели, какую странную особу привел с собой Лабрюйер. Они уже доедали десерт.

Но фрейлен Ирма вскоре изменила манеру поведения: речь стала тише, но движения — причудливее. Она вытягивала шейку, ерзала на стуле и даже отползла чуть в сторону вместе со стулом. Вдруг она встала и, ни о чем Лабрюйера не предупредив, устремилась к выходу.