Батарея держит редут

Последующая неделя походила на праздник. Жители, как бы желая оградиться от злобного и завистливого Каина, давшего имя городу, проявляли в отношении к нам самое полное радушие и гостеприимство. Многие считали за честь принять нас в своем доме, чем доставляли немало затруднений, поскольку достойно ответить на все знаки их внимания мы не имели возможности.

Искреннее радушие проявляли все, в том числе евреи, которых оказалось великое множество, отчего город прозывался жидовским Иерусалимом. Иногда казалось, что находишься не в Сибири, а где-нибудь в Шклове или Бердичеве. На местном рынке стояли их многочисленные лавки, они сновали по городу наподобие тараканов, сбивались в кучки и о чем-то громко спорили. Вы спросите, что они там делают? Оказывается, это тоже бывшие ссыльные. Но по своей силе и предприимчивости не чета нашим. Приедут на каторгу нищими оборванцами, быстро определятся, и глядишь, через полгода подадутся в урочные работники, ну там, в дровосеки или рудокопы. Возьмут годовой урок, наймут за себя охотников из заводских крестьян, кончат с их помощью этот годовой урок в месяц – и вот по закону уже свободны на остальное время. А там соорудили лавчонку, стали торговать мылом, табаком, омулями... Сами трудяги и другим помочь готовы, вот и к нам проявляли сострадание.

Но более всего мы были благодарны городничему Степанову, выказавшему столько сердечного участия и сострадания, что память о нем навсегда сохранилась у каждого из нас.

Скоро, однако, мы были вынуждены продолжить путь. Наступила глубокая осень, для тех краев – настоящая зима, и по установившемуся зимнику наш путь оказался довольно скорым. Хотя, конечно, морозец давал себя знать. Рано или поздно достигли наконец мы Красноярска, где следовало получить конечное назначение. Гарнизоны там маленькие, а расстояние между ними в сотни верст, а то и больше. Куда пошлют? Но мы об этом не задумывались, некогда было, потому что опять-таки окружились сердечным участием. Сам губернатор изволил нас принять и расспрашивал каждого. Сибирь, сказал он, радушный край, коли станете служить честно, не пропадете и прощение государя скоро получите. Служащие тоже были внимательны, а о горожанах и говорить не прихо-дится. Приглашали нас в дворянское собрание, как зарубежных гастролеров, дамы вокруг так и порхали, хотя мундиры на нас были солдатские. В дома тоже приглашали и угощали на славу, мы сначала воздерживались, время как раз рождественского поста, но нам одно твердили: пост-де не мост, можно и объехать. И сам архиепископ успокоил: дорожному Бог простит, а вы все в пути.

Не знаю, сколь долго бы еще продолжался этот праздник, если бы не пришел указ о переводе нас на Кавказ. Подписанный императором в день своего коронования, он почти пять месяцев добирался по назначению. Вот как далеко мы очутились, можно сказать, на самом краю земли. От этой поры завертелась новая карусель: стали собирать нас в обратную дорогу, суют подарки, кто вещи, кто деньги. И так было приятно их внимание, что век бы из тех краев не возвращаться. Обратный путь был легок и скор, словно быстрые крылья понесли нас. За час доводилось проезжать по 30 верст, и стоило это всего 90 копеек. Воистину добрая и щедрая страна! Отменное радушие сопровождало нас и по приезду на Кавказ. Главнокомандующий, несмотря на занятость повседневными делами, принимал каждого, не заставляя томиться в приемной, и говорил неизменное:

– Позвольте мне вас обнять и поздравить с благополучным возвращением из Сибири. Государь, возвращая вас к полезной деятельности, дает случай к отличию, а наше дело помочь вам в этом...

После такого рассказа слушатели не могли удержаться, чтобы не поднять чаши за главнокомандующего и пожелать ему благоденствия, тем более что вокруг имени генерала Ермолова шло в ту пору много разных домыслов. Старые кавказцы были безоговорочно на его стороне и с удовольствием вспоминали былые времена. Первым среди них был Корнеич, он уже давно томился от долгого молчания, а теперь, раскурив свою трубочку, подтвердил: