Батарея держит редут

Аббас-Мирза рассчитывал быстро разделаться с Красовским, у которого было менее четырех тысяч человек, однако действительность опрокинула его планы. За полтора месяца русские сделали свой лагерь неприступным, персы и их предводитель смогли в этом быстро убедиться. Единственно, в чем не преуспели наши войска, так это в борьбе с разной ползающей нечистью. Скорпионы, тарантулы, каракурты, фаланги и прочие твари яростно набросились на пришельцев, от их укусов пострадало несколько десятков человек. Пробовали с ними бороться, ограждаясь канавами и огневыми кольцами, но особого успеха не добились и были вынуждены смириться. Странно, но в отсутствие яростного противодействия утихла и нечисть.

Не то персы, они все более набирались яда, готовясь к сокрушительному поражению противника. Аббас-Мирза прикидывал разные варианты. Можно было запереть русских в их лагере, для его многочисленного войска это не составило бы труда, но принц не хотел ждать, памятуя, что в Нахичеванской области стоит Паскевич с основным войском. Тогда, не желая терять времени, он решил выманить Красовского в открытое поле и направился к Эчмиадзину, рассчитывая, что опасность, грозящая монастырю, вынудит русского генерала прийти ему на помощь.

Появление многочисленного неприятеля у стен монастыря не испугало его обитателей, им уже не раз приходилось выдерживать вражескую осаду. Комендантом Эчмиадзина был подполковник Линденфельден. На предложение о сдаче он ответил коротко: «Не сдам!» – и обратился к каталикосу Нарсесу:

– Благослови, святой отец, на защиту обители.

– Да поможет тебе Господь и святой Эчмиадзин, – ответствовал тот, – мы станем усердно просить их о помощи.

Но Нерсес не только молился, он обратился к братии с просьбой найти охотников добраться до Красовского и попросить его выручить монастырь. Вызвались двое, которые отправились в ту же ночь. Беднягам не повезло, персы перехватили их чуть ли не на пороге обители и подвергли жестоким пыткам: выкололи глаза, отрезали носы, обрубили уши и пятки. Утром их полуживых подбросили к стенам монастыря. Те, разумеется, не могли сказать и слова, но злодеям того и не требовалось, они просто хотели показать, что случится с защитниками в случае их упорства. Наши несколько приуныли, тогда вызвался Болдин. За время пребывания в монастыре он познакомился со всеми его обитателями, а с некоторыми и подружился, в том числе со старцем Григором, охочим до разных придумок. Пришел он к нему и попросил запустить свой воздушный шар – нужно, дескать, посмотреть на неприятеля, обложившего монастырь, и определить, где лучше всего через него пройти. А в помощь ему привел неизменного Равильку.

Григор охотно откликнулся. Когда начало темнеть, развел он с Равилькой костер и стал готовить свой шар к подъему. Это дело много времени не заняло, скоро шар с поручиком устремился вверх. В августе на Кавказе ночи темные, а эта и вовсе выдалась такой, что хоть глаза выколи. Земля скрылась из виду, что и позволило Павлу быстро преодолеть первоначальный страх. Нет ощущения высоты, так и бояться нечего. Тем ярче полыхали огни костров в стане персидского войска, обложившего монастырь. Как пробраться через них? Помолился Болдин и дал команду Равильке, как было между ними условлено. Тот рассуждать не привык – «раз бачка прыказал, делать нада», – взмахнул своим ножом и перерезал державшую шар веревку. В одном, правда, ослушался и из рук ее не выпустил, так вместе с шаром и взмыл в черное небо.

В мрачной неизвестности совершался этот полет. Благо ветер, который обычно начинался ближе к вечеру, продолжал прилежно дуть из Эриванской долины в сторону гор и потому нес шар в нужном направлении. Огни внизу скоро кончились, беззвучный полет продолжался в кромешной тьме, Павел потерял счет времени и не мог ориентироваться в пространстве. Ему не раз казалось, что все это происходит не с ним, он растирал щеки, проводил по молодой щетинке отращиваемых усов, что на некоторое время возвращало к действительности, а потом все начиналось сначала. Внезапно снизу до него донеслись какие-то звуки. Подумал, что почудилось, но звуки не прекращались, и он стал вслушиваться.

– Стой, бачка, падать буду... – наконец различил он голос Равильки. Бедняга из последних сил держался за кусок отрезанной веревки и, вероятно, уже готов был упасть на землю.

– Что ж ты наделал, дурья башка? – не смог удержать досады Болдин. Шар ощутимо дрогнул: и снизу донесся всплеск от падения тела – одеревеневшие непослушные руки уже не смогли удержать Равильку, и он полетел вниз, угодив в какой-то водоем. Болдин устыдился своего упрека, тут же мелькнула мысль: ведь бедняга не умеет плавать и, верно, камнем пошел на дно. Тогда, не рассуждая и не прикидывая, что надо делать, он сам разжал руки и полетел в неведомую темную бездну.