Батарея держит редут

– Так точно, ваш-бродь, все в справности!

Болдин вышел на середину строя и громко заговорил. Мороз проникал в глотку, дыхание вырывалось белым паром, но командиру нельзя показать слабость.

– Друзья! Дозорные сообщили, что турки в трех верстах отсюда. Людей у них немного, чуть поболе нашего, ну да нам не впервой бить врага и меньшим числом. Главное – поспешить и встать у них на пути. Догонять будет труднее. Потому вздохнули, плечи развернули и марш-марш вперед, останавливаться не будем, пока не займем позицию. Все ясно? Ну, с Богом!

Болдин снял папаху и истово перекрестился, он чувствовал себя уверенно. Время на молитву тратить не стали, просто осенились крестом и тронулись в путь. Под ногами ни дороги, ни тропы. Бесконечное снежное море с застывшими волнами-холмами. Ни следа жилья, ни кустика, ни дерева; одни покрытые белым саваном утесы и глыбы. Хорошо, что впереди опытные проводники из местных жителей, они каким-то неведомым чутьем выбирали правильное направление. А идти все равно тяжело. Лошади утопали в снегу и тех, кто шел впереди, приходилось часто сменять. Искрящийся на солнце снег слепил глаза, смотреть было трудно и больно.

Не прошло и часа от начала движения, как люди и кони притомились. А тут еще стало припекать поднявшееся над головой солнце, в тяжелой зимней одежде становилось жарко, тело покрылось испариной. Хотелось снять папаху, распахнуть одежду, но нельзя, – мороз накажет, да и унтера приметливы, тоже не спустят за ослушание.

Но вот наконец и дорога. Впрочем, что за дорога – едва обозначенная тропа. Последовала команда, и отряд занял позицию. Теперь надо набраться терпения. Слава богу, ждать пришлось недолго, скоро показался медленно ползущий караван. По-видимому, посольские каким-то образом известились о засаде, остановились и тоже стали развертываться в цепь. Раздалось несколько выстрелов, но Болдин приказал не отвечать. И то верно, на такой дали, да еще когда солнце в глаза, цель не поразишь, так что нечего тратить заряды. Сейчас бы в штыки, чтобы подогреться и сохранить уходящее тепло, да команды нет, а командир хоть и молод, но строг.

Равилька, а он от своего «бачки» ни на шаг, следовал за ним, будто на привязке, вдруг заговорил:

– Снегом шатал, шибко устал, дозволь, барин, турка причесать...

Болдин не понял и вникать не захотел, просто отмахнулся, а тот, приняв это за разрешение, вдруг дико вскричал и выскочил из цепи навстречу супостатам с ружьем наперевес. Наши в крик и в свист, да разве такого взбалмошного остановишь? Стали ждать, что выйдет. Та сторона тоже притихла, и вдруг от них выскочил турок, большой, много больше Равильки. Скоро они сошлись и закружились, желая обойти друг друга. Внезапно Равилька бросил свое ружье и обхватил турка сзади. Тот от неожиданности выронил кинжал и отбросил Равильку в сторону. Этого оказалось достаточно, чтобы Равилька «шибко рассердился», быстро вскочил и, изловчившись, ударил турка в лицо. Он дико вскричал и подмял Равильку под себя. Наши так и ахнули – неужто конец пришел георгиевскому кавалеру? Но нет, глядят – выскользнул кавалер из-под турка, схватил с его головы феску и бросился бежать. Турок за ним, да разве нашего провору догонишь? Он и ружье свое успел схватить, прежде чем добежал до нашей цепи. А турок что ж? Постоял немного на месте, поднял свой кинжал и медленно пошел к своим. Наши, понятно, веселились по случаю устроенной потехи, добытый трофей пошел по рукам, кто-то даже напялил на себя красную феску, а Болдин нет, стал отчитывать Равильку за глупое представление. Но за него дружно вступились:

– Прости, ваш-бродь, татарина, нам потешно, а туркам – беда. Вона как спужались!

И точно, со стороны вражеской цепи показался белый флаг. Ну давно бы так: чем с ружей палить и балаганить, лучше по-доброму переговорить. Выслали они переговорщика, мы своего. Один говорит: пропустите миром, другой: не пропустим. Вот и конец переговорам, пришла пора для начальства. А тут как раз Корнеич поспел со своим казаком.