Батумский связной

— Да полно вам, барин, насмехаться-то! Какой же он призрак? Разве призраки-то на колясках ездят да арбузы едят?

— Так чем же он был нехорош? — настойчиво расспрашивал Борис, потому что только сейчас разговор становился интересным.

— А тем и нехорош, что к часовне ходил…

— К той, где белая женщина? — Борис почувствовал разочарование — скорее всего девчонка врет, чтобы поболтать с ним подольше.

— К той самой! — с торжествующим видом произнесла горничная, думая, что теперь уж скептику-барину крыть нечем.

— Так, может, у него с этой белой женщиной свидание было уговорено?

— Да полно вам! — Девушка с досадой махнула рукой, чуть не погасив свечу. — Экий вы насмешник!

— Когда же он к часовне ходил?

— Да вот как приехал, так вечерком и пошел. Я в окошко выглянула — смотрю, идет по парку, и прямо к часовне — видно, дорогу знает…

— И долго он у вас гостил?

— Нисколько и не побыл. Утром к мечети пошел, а уж оттуда не вернулся. А барыня не велели никому про гостей рассказывать… ой, батюшки, а я-то разболталась!

— Ты не бойся, красавица! — успокоил девушку Борис. — Барыня не узнает. А только ты мне еще скажи. Что за мечеть такая?

— Что за мечеть? Известно какая — татарская. Татары в ней Аллаху своему молятся…

— Это я знаю. Где же мечеть та, куда гость ваш ушел?

— Недалеко. От ворот версту пройти — там мечеть и будет. А вот и комната ваша. — Девушка отворила скрипучую дверь и провела Бориса в комнату, вид которой при слабом таинственном отблеске свечи мог действительно вызвать мысли о привидениях и вампирах.

Узкое окно, разделенное на мелкие клетки свинцовым переплетом сложного и фантастического рисунка, неохотно пропускало лунный свет и отбрасывало на стены и пол причудливые блики. Частично окно это было завешано темными тяжелыми шторами, и такие же темные драпировки украшали частью стены комнаты и необычно широкую кровать с деревянной резной спинкой.

Горничная поспешно дернула широкую шелковую ленту возле двери, и комнату залил электрический свет. Все готические страхи моментально рассеялись. Действительно, комната была красной — темно-красные портьеры, такие же шторы на окнах, бордовые штофные обои стен. Вид у комнаты был достаточно нежилой, но это Бориса не огорчило. Постель была свежей, и он изрядно устал, так что, едва девушка закрыла за собой дверь, лег и заснул как убитый.

Глава десятая

Борису снилась ранняя весна. Он подъезжал на крестьянской телеге к старинному имению своей тетки. Неужели Вари нет уже здесь?

— Вот, барин, вот они — Горенки! — повернулся к нему заросший до самых глаз возница, — дальше уж ты сам иди, мне несподручно.

Борис спрыгнул с телеги, крестьянин хлестнул свою клячу вожжами и поехал своим путем.

Борис вспоминал эти места. В детстве они жили здесь с сестрой два или три лета. Вот огромный дуб, посаженный после Полтавского сражения… возле него нужно свернуть направо, и скоро будет виден господский дом.

И дом показался. От него еще кое-что осталось — стены были целы, и крыша тоже. Окна выбиты все до одного, да и рамы выломаны. Двери разрублены на куски — видно, для крестьянских хат они слишком велики, а на дрова неудобны.

С тяжелым чувством Борис поднялся на крыльцо. Вот большой зал, где устраивались званые вечера. На этом рояле Варя играла менуэт Моцарта… Рояль разрублен топором. Зачем, зачем это? Из той бессмысленной, дикой злобы, которая овладевает грабителем? Если мне не унести эти вещи, то я их уничтожу, чтобы они не достались никому? Что за дикая, извращенная, людоедская логика!

Узорный паркет весь взломан — искали, что ли, какой-нибудь тайник?

Вдруг в дальнем конце зала послышалось странное цоканье. Борис повернул голову. К нему, громко цокая копытами по паркету, шла коза. Изо рта у нее торчали бумажные листы, которые она ритмично пережевывала. Борис подошел ближе, наклонился и увидел, что коза жует страницы французской книги XVIII века.

Случайно уцелело одно из зеркал, и Борис увидел в нем дикую картину — разгромленный зал усадьбы, козу, жующую французский роман, и себя, заросшего, грязного, изможденного…

* * *

Никто его не будил, Борис проснулся сам, нашел в комнате кувшин с водой и таз для умывания. Потом он оделся и, с трудом найдя выход, пошел по саду к воротам, никем не остановленный.

На солнцепеке возле мечети мирно беседовали три солидных пожилых татарина. Борис подошел к ним и, вежливо поздоровавшись, спросил:

— Вы ведь часто здесь бываете?

— А как же, — ответил за всех седобородый патриарх, — мы ведь правоверные, мечеть — наш второй дом.

— А не помните ли вы, случайно, месяц назад, в начале августа, сюда приходил господин лет тридцати, в черно-белой черкеске, с маленькими усиками? Мне хотелось бы знать, к кому он приходил?

Татары посовещались и не вспомнили такого господина, Борис их за это не винил — уж больно мало примет он дал, да и времени много прошло. Однако следовало еще раз попытать счастья, потому что твердо известно, что в мечети Махарадзе был. Что ему там было нужно?