Баудолино

— Вот видите? Это рама Океана. По ту сторону находятся земли, в которых Ной обитал до всемирного потопа. На самом дальнем востоке от этих земель, отделенный Океаном от краев, обитаемых чудовищными тварями, через которые нам с вами предстоит пройти, располагается Земной Рай. Нетрудно наблюдать, как истекая из той благословенной округи, Евфрат, Тигр и Ганг, пройдя под Океаном и перерезав ту часть мира, в которую мы с вами сейчас идем, втекают в Персидский залив. Нил же имеет более извилистое русло, течет по допотопной земле, входит в Океан, возобновляет свой бег по низовому полуденному краю, а именно по земле Египта. Затем он впадает в Римский залив. Залив тот самый, который латиняне зовут Средиземным морем, а часть его — Геллеспонтом. Ну вот, нам следует идти к востоку, переплыть сначала Евфрат, затем Тигр, затем Ганг. Свернуть к восточному низовому краю.

— Но, — вступил в их беседу Поэт, — если царство Пресвитера лежит близко от Земного Парадиза, значит, чтоб туда попасть, нам придется плыть через океан?

— Царство близко от Земного Рая, но по нашу сторону Океана, — сказал Ардзруни. — Вот через Самбатион переправляться и вправду нам придется…

— Самбатион, каменная река, — произнес Соломон, сложив ладони. — Значит, Эльдад не солгал, и это путь к утерянным десяти коленам!

— О Самбатионе писали и мы сами в письме Пресвитера, — оборвал его Баудолино, — следовательно, где-нибудь он да есть. Ладно. Значит, Господу угодно ниспослать нам помощь. Мы утратили Зосиму, но зато обрели Ардзруни, а Ардзруни, похоже, знает побольше Зосимы.

Как-то раз они заметили издали храмовое сооружение все в колоннах и с изукрашенным тимпаном. Но приблизившись, разглядели, что от храма всего и есть-то что фасад, остальное было просто скалой. Вход в молельню располагался в воздухе, двери были встроены в камень; чтобы в них войти, требовалось неизвестно каким образом залететь на высоту, достигнув птичьего полета. Всматриваясь, путники осознали, что на всем кругу окрестных гор были налеплены наличники прямо на скалах, на отвесных стенах из лавы, и лишь сильное изощрение зрения помогало различить, где камень обработан, а где выщерблен природой. Всюду виделись резные капители, своды и арки, роскошные колоннады. У обитателей той земли язык был очень похож на греческий. Они сказали, что город зовется Баканор, но церкви на высоте скал восходят к тысячелетней древности, тогда над ними правил Александрос, великий греческий царь, боготворивший пророка, что погиб на кресте. Сейчас никто не помнит, как поднимаются в храмы, никто не ведает, что там внутри сохранилось, все почитают богов (они говорили о богах, не о Господе) тут внизу на огороженном месте, где торчит на колу позолоченная голова быка.

Как раз в те самые дни в городе праздновали похороны одного юноши, общего любимца. На плато у подножия горы были накрыты столы для пира. В середине между столами стоял алтарь, на нем — труп покойного. В высоте над столами парили, все снижая и суживая круги, орлы, коршуны, вороны и прочие хищные пернатые, будто приглашенные на пир. Весь одетый в белое отец умершего подошел к его телу, отрубил ему голову топором, возложил на золотую тарелку. Облаченные, как и отец, в белое кравчие нарезали труп на мелкие части, и приглашенные подходили по очереди за порцией, которую каждый подбрасывал в воздух, где ее ловила на лету очередная птица. Баудолино услышал от местных, что птицы относят куски тела умерших в рай, и что этот обычай гораздо лучше тех, что приняты у других народов: те зарывают тело в грязь и оставляют, чтоб оно сгнивало. Потом все уселись за столами и каждый отгрыз по кусочку от головы, пока не остался голый череп, чистый, блестящий, наподобие металла, и из него сделали кубок и стали пить с удовольствием, нахваливая покойного.

Потом они переходили, что заняло не менее недели, песчаное море, где колыхался песок, как ходят в море высокие валы, и, казалось, земля вся приплясывает под ногами и под копытами коней. Соломон уж настрадался от морской болезни и когда отплывали от Каллиполиса, а теперь и вообще проводил целые дни в потугах на рвоту, только нечего было изрыгать, потому что в описываемую пору у приятелей почти что нечего было и заглатывать, и еще слава богу что они запаслись должной толикой воды прежде нежели попасть на зыбучее место. Абдула начали тогда посещать лихорадочные припадки, и болезни было суждено обостриться в течение похода, так что он почти уж не мог петь слагаемые им песни, когда путники просили его исполнить что-нибудь при луне.

Временами удавалось идти быстро, под ногами упругая трава, не требовалось отвлекаться на борьбу с враждебными стихиями, и у Борона с Ардзруни начинались бесконечные диатрибы на любимую тему: о пустоте.