Беатриса

— Мы с вами поговорим о госпоже де Рошфид, — соблазнял он юношу. — Я расскажу вам о своем первом любовном приключении.

— Ваш сын серьезно болен, — заявил наконец кавалер дю Альга баронессе, видя, что его усилия пропадают втуне.

На все расспросы Каллист отвечал, что чувствует себя превосходно, и, подобно всем юным меланхоликам, лелеял мысль о скорой своей кончине; теперь он совсем не выходил из дома, целыми днями просиживал на скамейке в саду, греясь в неярких лучах по-осеннему теплого солнца, думая в одиночестве свою невеселую думу и чуждаясь всякого общества.

Когда Каллист перестал появляться в Туше, Фелисите попросила герандского кюре навестить ее. Теперь кюре Гримон проводил у Камилла почти все утра и нередко оставался в Туше обедать, — эта поразительная новость облетела всю округу, ее обсуждали даже в Нанте. Тем не менее каждый вечер священник аккуратно появлялся у дю Геников, в доме которых царила теперь печаль. И хозяева и слуги, все были удручены упрямством Каллиста, хотя никто не представлял себе всей глубины опасности: в головах герандцев никак не укладывалась мысль, что бедный юноша может умереть от любви. Даже старый кавалер за время своих долгих путешествий не слыхал о подобных случаях и не сохранил в памяти подобных примеров. Все единодушно считали, что Каллист худеет из-за отсутствия аппетита. Баронесса чуть не на коленях умоляла сына сесть за стол. Бедный юноша в угоду матери мужественно старался преодолеть свое отвращение к еде. Между тем пища, проглоченная насильно, только обостряла медленную лихорадку, терзавшую прелестного Каллиста.

В последних числах октября любимейшее чадо дю Геников перестало ночевать в спальне, — кровать Каллиста перенесли в залу, и он проводил все дни в кругу семьи; Фанни наконец решила обратиться за помощью и советом к герандскому врачу. Последний прописал хинин, чтобы прекратить лихорадку, и она действительно через несколько дней прекратилась. Кроме того, врач порекомендовал Каллисту движения и велел его развлекать. Отец собрал последние силы и вышел из своей дремоты: он как будто помолодел, в то время как его сына поразила старческая немощь. Барон сам повез на охоту Каллиста и Гаслена, захватив двух прекрасных охотничьих псов. Юноша повиновался отцу, и в течение нескольких дней все трое рыскали по лесам, навещали старых друзей в соседних замках; но Каллист был по-прежнему невесел, ничто не вызывало улыбки на его губах, его мертвенно бледное и искаженное мукой лицо выдавало глубокое ко всему безразличие. Во время этой вылазки старик окончательно обессилел и вернулся домой полумертвый. Каллист чувствовал себя не лучше. Через несколько дней и отец и сын так сильно разболелись, что, по совету герандского врача, пришлось пригласить двух прославленных докторов из Нанта. Барона как громом сразила перемена, происшедшая в Каллисте. Со страшной силой прозрения, которой природа наделяет умирающих, отец сознавал, что род его угасает, и трепетал, как беззащитное дитя; он упорно молчал и, не поднимаясь с кресел, к которым его приковала все увеличивающаяся слабость, горячо молился богу. Повернувшись к кровати, где лежал Каллист, старый барон часами не спускал с юноши глаз. При каждом движении обожаемого сына старик испытывал страшнейшее потрясение, будто снова в нем разгорался пламень угасающей жизни. Баронесса не покидала больше залу, а старуха Зефирина, сидя в углу, возле камелька, продолжала вязать, хотя беспокоилась ужасно; от нее то и дело требовали дров, потому что отец и сын мерзли, Мариотта посягала на запасы провизии, а ноги отказывались служить Зефирине, так что она в конце концов решилась отдать служанке ключи; но ей хотелось все знать самой, и она вполголоса расспрашивала то Мариотту, то невестку, каждую минуту отрывала их от дела, требуя рассказать, как чувствуют себя ее брат и племянник. Как-то вечером, когда Каллист и его отец забылись сном, Жаклина де Пеноэль объявила своей подруге, что на все воля божия и следует примириться с близкой кончиной барона, — ведь в последние дни лицо его стало совсем восковым. Испуганная Зефирина уронила спицы и клубок, полезла в карман, вытащила оттуда четки из черного дерева и начала так истово молиться, что ее морщинистое и иссохшее лицо просветлело, и Жаклина невольно последовала примеру подруги; затем и все присутствующие, по знаку священника, присоединились к молитве двух старых дев.

— Я уже молила бога, — произнесла баронесса, вспомнив роковое письмо Каллиста к Беатрисе, — но он не внял моей мольбе.

— Быть может, нам следовало бы, — сказал вдруг кюре Гримон, — попросить мадемуазель де Туш навестить Каллиста.

— Попросить ее?! — вскричала старуха Зефирина. — Да она причина всех наших бед, она украла у нас нашего Каллиста, отвлекла от семьи, заставила читать безбожные книги, научила всей ихней ереси! Будь она проклята, пусть господь бог не отпустит ей грехов! Она разрушила дом дю Геников.