Беби - бум для босса

- Ты самая красивая,- уверенно говорит Золотов, вытирая мне сопли. Боже, позорище. Никуда я с ним не поеду после такого. Он вошел зачем? А если бы я на унитазе сидела? Оооооо. От мыслей об этом позоре рыдаю еще сильнее, не могу остановиться. Реву белугой.

- Вы нахал и хам,- хлюпаю я носом, наконец рассмотрев моего мучителя.

- И очень этим горжусь,- ухмыляется дикий вепрь. в глазах которого читается голод. Он сегодня одет неофициально: джинсы, свитер жемчужного цвета, выгодно оттеняющие синеву его глаз, дорогая кожаная куртка, небрежно расстегнута. Ох, как бы я сейчас содрала с него эту чертову косуху. Он словно читает мои мысли, подхватывает меня под ягодицы, поднимает, как пушинку, подсаживая на чертову раковину. Господи, что я творю. Мои руки словно живут отдельной от меня жизнью. Видимо в мозгу отключился центр, отвечающий за их движения.

- А ты маленькая, горячая штучка,- шепчет Глеб, расстегивая зиппер на брюках, пока я пытаюсь снять с него чертово кожаное безумие, которое пахнет так притягательно, что я ловлю себя на мысли, что хочу пожевать эту куртку. Да что со мной такое?

Пижама летит на пол, превращаясь в лоскуты, моя пижама с собачками. Моя любимая. На глаза снова набегают слезы.

- Куплю новую. Десять комплектов, миллион, сколько захочешь,- шепчет Золотов, заметив что я на грани умопомешательства. –

- Черт с ней, с пижамой,- всхлипываю я, когда мужские губы обхватывают мой сосок, доставляя резкое, болезненное наслаждение при этом. Моя грудь кажется распухшей. Он стонет от удовольствия, прикусывая зубами горошину соска. А мне кажется, что я схожу с ума. – Глеб, мы же договорились вчера,- хриплю я, пытаясь не сорваться в страстный крик.

- К черту договоренности. Настя, у меня сейчас взорвется мозг и кое-какой орган, значительно ниже. Ты же не хочешь, чтобы в твоих покоях нашли хладный труп?

- Нет, не хочу. Покажи мне искры,- теряя остатки разума, всякий стыд, и кружевные трусики, всхлипываю я. Нельзя мне наверное еще заниматься сексом. Да и черт с ними, с запретами.

Когда его язык проникает в меня, я начинаю умирать. По крайней мере мне так кажется. Он играет со мной, доводит до исступления, а потом отстраняется, Я готова умолять, чтобы мучител ьпродолжил страстный танец своего языка. Никогда не думала, что возможно такое удовольствие. Он стонет, когда я обхватываю руками его голову, путаюсь пальцами в волосах.

- Нет, - шепчу, когда он подводит меня к самой пропасти, и резко отстраняется. – Нет, продолжай, пожалуйста,- уже умоляю я. Он склоняется к моему лицу, теперь проникает языком в мой рот. Я ощущаю вкус своих соков, оставшийся на губах Глеба.

- Детка, теперь моя очередь. Покажи мне искры,- хрипит он. По моим щекам текут слезы. Я стала жуткой ревой в последнее время.

- Зачем ты меня мучаешь? – это даже не хрип. Какой — то болезненный полустон. Он врывается в меня, заполнив до боли, пальцами одной руки вцепившись в мою грудь. Сначала медленно, а потом наращивает темп, при этом массируя клитор умелыми движениями пальцев. Искры? Я их не вижу за ядерным взрывом в моей голове. Не понимаю на каком свете нахожусь. Тело выгибается до хруста в позвоночнике от невероятного удовольствия, расплывающегося по нему огненными волнами. Он кричит, но я почти ничего не слышу. Судя по тому, что я сейчас чувствую, мы кончаем одновременно.

- Это были не искры,- хриплю я, сползая на ледяной кафельный пол.

- Я никуда тебя теперь не отпущу, рыжуха. Ты только моя- он ложится рядом. Мы молчим, больше не говоря друг другу ни слова. У меня нет сил даже возразить на его слова. Сколько так лежим не знаю. Прихожу в себя, услышав посторонний шум из комнаты.

- Девка где? – слышу капризный голос. – Я же говорила. Не сводить с нее глаз.

- Она не уходила. Ольга Владимировна, я юрист, а не надзиратель. И прошу разговаривать со мной более уважительно. Мы по одну сторону баррикад, и если я открою рот...

- Твою мать,- шепчет Золотов.- Но это даже хорошо. Пора расставить все точки над «И». Одевайся, там халат в шкафчике. И не дрожи. Насть. Что с тобой?

Я не знаю, что со мной. Веселая карусель снова кружит комнату. Видимо я слишком резко вскочила на ноги. В глазах темнеет. Последнее. Что я чувствую, как меня подхватывают сильные руки, прежде чем провалиться в липкую темноту.

Глеб.

Липкий страх раздирает душу. Моя маленькая, сладкая рыжая ириска лежит на полу, и ее прозрачная кожа белее мела. И тем сильнее проступают на аккуратном носике веснушки, от которых я просто тащусь. Кто сказал, что это уродство? Убил бы на хрен.