Беда

Эти редкие сперва письма быстро переросли в послания эпических масштабов, скорее монолог, чем переписка. Пропорции ее текстов и ответов Рэймонда росли в геометрической прогрессии: в пятнадцать раз больше, в сто пятьдесят раз больше, тысяча многосложных слов на каждое его обкусанное словечко, горящие и взрывающиеся суперновые звезды языка. Какой смысл мог уловить в этом потоке Рэймонд? Джона, с весьма развитыми навыками чтения, и то еле-еле продирался сквозь сплошные заросли эпитетов и аллюзий. На десять плотных страниц — одинокое даили нетРэймонда, на какой, собственно, вопрос он так отвечал? На: Некоторые полагают — и по этому вопросу я готова признать себя агностиком, — что дуализм (внутренняя непостижимость/универсальная понятность Страшного) телесных ощущений превращает их в своего рода экфрастическую фиксацию, в которой первичная потребность сталкивается с вездесущим и общеприменимым, однако непостижимым бытием (прежде это выражалось в религии, преклонении перед Богом), ведь это чувство никогда не исчезало вполне, даже в наш богоборческий век, но сублимировалось (во многих случаях растворялось психически до патологических состояний), а этот порыв принимает форму Интеллектуального поиска (квантовая физика, подлинный автор трагедий Шекспира) или Обреченной идеологической борьбы (с глобальным потеплением, например), хотя, с моей точки зрения, каждому лучше держаться того, что он может реально взять в руки, — это Рэймонд подтверждал своим «да»? Или соглашался, что да, ему нравится, когда я трогаю тебя там.

Несколько месяцев подряд она посылала ему с полдюжины диссертаций в день. В конце февраля, как раз перед тем, как Рэймонд устроил скандал в «Биконе», Ив вдруг сделалась краткой, письма съежились до двух-трех строчек, небольших, но странных поручений Рэймонду. Опять же все начиналось достаточно невинно.

В следующий раз, когда поедешь в метро, придержи двери, пока кто-нибудь не рассердится.

Или:

Выбрось мусор в Черепаший пруд.

Или:

Я была бы в восторге, была бы так счастлива, если бы ты принес мне мертвого голубя.

Вскоре ее требования сделались более дерзкими и, что особенно пугало, более конкретными:

Если ты любишь меня, Рэймонд, ты нальешь чернил в шампунь Джерри.

Я хочу, чтобы ты пошел в порт, спустился вниз на автовокзал, где все ждут автобусов, зашел в женский туалет и разбил там зеркало плотницким молотком. Принеси мне в кармане осколок.

Сколько таких поручений он выполнил? Иногда ее письма выражали благодарность — не называя сам акт — и довольно расплывчато намекали на сексуальную награду; больше было посланий, обрушивавших на Рэймонда неудовольствие: опять он ее подвел. Он долго не подчинялся, слабенькое Сверх-Я все же вело борьбу. Сценарий был Джоне знаком до боли. Он оказался лучшим актером, но роль все та же, и он с грустью видел свое родство с тем, кого убил.

О, порой у нас с ним все отлично получалось, у меня с Рэймондом. Не так, как у нас с тобой: отсутствовала интеллектуальная сторона. Но все же достаточно, чтобы пробудить у женщины настоящий аппетит.

Он читал дальше, предвидя — хотел бы не предвидеть, — к чему все это ведет.

Вся эта чепуха, поцарапай машину ключом, укради в магазине зажигалку, напугай туриста, плюнув ему на рубашку, — она испытывала, прикидывала, готов ли мужчина к тому, что ей на самом деле от него требовалось. Скоро предъявит счет,догадывался Джона.

В мае она прислала ему короткое письмо, в теме «Стихи для Рэймонда»

Люблю я боль

Ты мой король

Спасибо, сын,