Бедабеда

Анна, очевидно, пришла с проблемой, никоим образом не связанной ни с мужем, ни с ребенком в переходном возрасте, ни с самооценкой, самоопределением, принятием себя или, наоборот, неприятием. У нее все было абсолютно нормально. Но не настолько, чтобы эта нормальность могла настораживать и вызывать подозрения в более сложных диагнозах. Например, шизофреники, которыми Людмила Никандровна искренне восхищалась. Точнее, заболеванием, которое было прекрасным и чудовищным одновременно. Которое делало людей талантливыми до гениальности и безумия. И в то же время доводило до животного состояния. Более общительных, очаровательных, харизматичных людей, способных увлечь, влюбить в себя, с великолепным чувством юмора Людмила Никандровна не встречала. И от этого еще страшнее становились преображение, полная подмена личности.

* * *

– Вы давно в браке? – Людмила Никандровна сделала еще одну попытку.

– Да, давно. По нынешним временам – просто неприлично давно. Вышла замуж в двадцать один год. Родила в двадцать три.

«Двадцать три плюс тринадцать, – подсчитала про себя Людмила Никандровна. – Значит, тридцать шесть. Прекрасный возраст».

Замигал телефон. Пришла эсэмэска, и через секунду – сообщение в вотсап. И тут же завибрировал телефон, поставленный на беззвучный режим.

– Простите, – сказала Людмила Никандровна.

– Ответьте, вдруг что-то важное, – улыбнулась Анна.

Нажимая на кнопку и чувствуя себя до отвращения неловко, Людмила Никандровна думала про эту завораживающую и одновременно успокаивающую улыбку Анны. Никогда в жизни доктор Морозова не позволила бы себе ответить на звонок во время приема, но Анна так улыбнулась и таким тоном произнесла про «что-то важное», что хотелось подчиниться. Причем с облегчением и радостью. Будто кто-то наконец взял на себя ответственность и отныне будет говорить, что тебе делать, чтобы жить долго и счастливо. Кстати, мечта многих женщин и даже мужчин – переложить ответственность на кого-то, не важно, кого именно – врача, батюшку в храме, собственного мужа или жену, мать и даже ребенка. Людмила Никандровна тоже мечтала найти такого человека, но понимала, что в ее случае это совершенно, категорически невозможно. А Анна – да она будто гипнозом владела. Людмила Никандровна посмотрела на часы – прошло пятьдесят минут, но она, убей бог, не понимала, как такое могло произойти. И непонятно, что с этой Анной делать дальше. Надеяться, что больше сама не придет? А что сказать Нинке, если спросит?

Звонила дочь Людмилы Никандровны, тридцатилетняя Настя.

– У меня прием, – отчего-то шепотом, прикрывая рукой трубку, ответила Людмила Никандровна. – Да, заберу Марьяшу, конечно. Куда ты уезжаешь? Когда вернешься? Это же через две недели. Да, хорошо, спасибо, что предупредила. Да, могла и не ставить меня в известность, естественно.

– Еще раз простите, – сказала Людмила Никандровна уже Анне. – Дочь решила уехать. Неожиданно. Впрочем, как всегда. Может, и не уедет. С ней никогда не знаешь, что будет. Знаете, многим родителям хочется, чтобы их дети не взрослели и подольше оставались маленькими. А я вот уже мечтаю, чтобы моя дочь наконец перестала вести себя даже не как трудный подросток, а как шестилетка с вдруг проявившимся самосознанием.

* * *

Настя успела выйти замуж, родить дочь Марьяну, развестись, но так и не нашла времени повзрослеть. Марьяшу воспитывала Людмила Никандровна, пока Настя разбиралась с личной жизнью. Причем делала это так, как делают подростки, – бурно, каждый раз на всю жизнь, до потери сознания и желания выйти в окно. Людмила Никандровна не знала названия препарата, который помог бы ее дочери повзрослеть. Ее знания в этом случае оказались ненужными. Настя переживала сразу все кризисы, вместе взятые, – от трехлетнего до подросткового. Ее тянуло на крайности, подвиги, отрицание всего разумного и поиски смысла жизни.

– Настя, очнись, тебе уже тридцать лет. Не шестнадцать, – пыталась привести дочь в чувство Людмила Никандровна. – У тебя ребенок, ты уже разведена. Не пора ли повзрослеть? Ну сколько можно?

– Да ты в мои годы… – огрызалась Настя и повторяла жест, которым обычно оперируют дети, которые уже чувствуют себя взрослыми, но все еще вынуждены слушаться родителей. Людмила Никандровна видела этот жест, когда забирала внучку с подготовишек и какая-то бабушка выговаривала девочке лет десяти-одиннадцати, что та задержалась на продленке, опять потеряла перчатку, а ведь нужно еще успеть сделать уроки. Девочка сложила ладонь клювиком и сопровождала бабушкину речь этим клювиком, который то складывался, то раскрывался. Девочка «каркала» ладонью и приговаривала «бла-бла-бла». Бабушка собирала за внучкой сменку, искала перчатку и спрашивала, почему опять куртка грязная…