Бег по краю

На третьи сутки Лидия Андреевна, наконец, сама провалилась в спасительный сон, навалившийся на нее, будто тяжелое теплое тело… Сон был цветной. Будто бы плыла она с аквалангом по диковинным коралловым рифам, очень боясь заглядеться на них, пораниться – и не всплыть… То тут, то там за красными кровавыми камнями проглядывали, будто недобрые предчувствия, тени огромных рыб, или шустрой стайкой выплывали серые малявки, напоминающие родных аквариумных гуппи, – ее спутанные мелкие мыслишки о конечности всего… Вода нежно обнимала ее, словно руки любимого, мутный солнечный свет слабо пробивался сквозь толщу вод, окрашивая жизнь в изумрудные тона, как в любимой Васиной сказке про Волшебника Изумрудного города. Тревога нарастала, ей казалось, что это расслабленное ее состояние вот-вот оборвется… Но свет откуда-то сверху упорно продолжал литься и играл на пузырьках воздуха, всплывающих на поверхность над ее головой, будто на осколках разлетевшегося стекла…

Вдруг Лидии Андреевне почудился родной голос, глухо доносившийся откуда-то с поверхности… Голос был упорный, он не затихал – исчезнув на минуту, возникал с удвоенной силой, словно дверной звонок, который трезвонил все громче и громче, если его не желали слышать. Лидия Андреевна резко тряхнула головой, отгоняя от себя этот звонок, будто ночную бабочку, бьющуюся о ее лицо, и выплыла из небытия:

– Варежки, варежки! Дай мне варежки, – капризно требовал голос.

Резко встав с постели, так, что комната медленно завертелась в танце на палубе судна, брошенного в открытое штормящее море, Лидия Андреевна прошла в комнату дочери. Василиса лежала мраморная с закрытыми глазами, подняв над головой руки, и делала вращательные движения кистями рук.

– Надень мне варежки! Варежки! Варежки! Варежки!

– Какие варежки? Дома же тепло! Давай я тебе руки укутаю одеялом.

– Варежки, варежки, надень мне варежки!

Лидия Андреевна открыла шифоньер, отыскала на полке варежки из овечьей шерсти и осторожно натянула их на танцующие руки. Дочь, не открывая глаза, удовлетворенно улыбнулась, кивнула и спрятала руки под ватное одеяло.

Василиса спала еще трое суток. Лидия Андреевна, как маятник, моталась по квартире, почти через каждый час заходила в комнату дочери и подолгу стояла на пороге, всматриваясь в родное лицо… Ей все время казалось, что сугроб одеяла больше не вздымается, а лежит ровным завьюженным полотном… Лидия Андреевна слышала, что Андрей тоже не спал, ворочался на кровати, жалобно скрипевшей пружинами, будто несмазанная телега, потом вскакивал, легкой, осторожной походкой барса прокрадывался в комнату Васи и долго там стоял, замерев. А утром, на ходу затолкав в себя бутерброд, с мешками под покрасневшими, будто от едкого, ядовитого дыма, глазами уходил до вечера какой-то шаркающей походкой запыхавшегося старика, что не поспевает к скоро отбывающей электричке.

Через трое суток дочь открыла осмысленные глаза, услышав скрип половиц. Медленно обвела взглядом все трещинки на их осыпающемся потолке, потянулась, брезгливо вытащила из-под себя пропахшие мочой тряпки, сунула ноги в тапочки и медленно пошла по стеночке по направлению к ванной…

35

О произошедшем не разговаривали. Вася была вялая, с серым лицом цвета позеленевшей картофелины, целыми днями валялась на постели, иногда читала, чаще просто спала, изредка включала телевизор и апатично взирала на цветной экран без тени эмоций на лице. Участковая продлила ей больничный, и можно было потихоньку приходить в себя.

Когда Лидия Андреевна звала ее обедать, Василиса нехотя вставала, равнодушно с потусторонним лицом ела, потом шла на кухню, мыла свою тарелку, чистила зубы и уходила в свою комнату.

Илья не звонил, и Лидия Андреевна про себя радовалась, что все кончилось хорошо, Бог отвел рукой от нее беду, послав ей предостережение, что дочь выросла, отдалилась от нее и имеет свою жизнь, впускать в которую Лидию Андреевну не собирается, даже если та ломится с громкими стуками ногой в дверь.

Звонили подружки с работы, и Лидия Андреевна услышала, как Вася бодрым голосом, скрывающим глубокий колодец печали, пообещала, что в понедельник будет на службе.

В субботу Василису начало тошнить. Лидия Андреевна подумала, уж не беременна ли та… Но дочь на ее вопрос резко ответила:

– Нет, – хлопнула дверью и закрылась.

Тошнота не проходила. Вася лежала серая, будто штукатурка на их запыленном потолке, закрыв воспаленные от слез глаза… Лидия Андреевна даже посмотрела на потолок, так как ей показалось, что с него осыпался мел, припудрив Васин лоб и крылья носа. Голова ее совсем сползла с подушки, искусанный рот был приоткрыт. Через каждые полчаса Вася вскакивала и, пошатываясь, бежала в туалет, возвращалась оттуда с мокрым от пота лицом, серые волосы были будто только что вымыты и приклеились слипшимися прядями ко лбу. Дочь осторожно, стараясь не шевелить голову, ложилась – и через полчаса снова вскакивала…

Лидия Андреевна была уже совсем уверена, что дочь «залетела», а значит, надо теперь срочно попытаться уговорить ее пойти на аборт. Но как это сделать после всего происшедшего?