Бег по вертикали

Дейв стиснул в руке длинную отвертку «Филлипс». Он снял ее с пояса и теперь держал в руке, у ноги. Мышцы правой руки были напряжены и готовы нанести удар.

Он добрался до низа лестницы. Впереди толпа протискивалась через пожарную дверь в вестибюль первого этажа. Дейв проталкивался между людьми, обшаривая взглядом пространство по сторонам и держа отвертку наготове.

«Оно и к лучшему. Ты же на самом деле не хочешь его зарезать. Ты отошел от этих дел».

И уже давно.

Дейв глубоко, медленно вздохнул и попытался сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Что-то было не так. Вестибюль был забит народом. Никто не двигался. Толпа напирала, но не могла выйти. Раздражение нарастало.

Неважно, юрист это с гарвардским дипломом или таксист из Квинса. Жители Нью-Йорка есть жители Нью-Йорка, и, когда они повышают голос в крайнем раздражении, которое способны испытывать лишь они, все говорят на один и тот же лад.

— Да пошевеливайтесь же, бабы!

— Ты кого назвал бабой?

— Какого хрена тут творится?

— Что по-вашему, я виноват в этой толчее или как?

— Эй, козел, а ну убери руку с моего зада!

— Это не я, леди.

— А задница моя!

— Да идем же отсюда!

— А ну убери свою сигарету, пока я сам ее не убрал!

— Только попробуй!

— Слушайте, какой-то чернозадый собирается нас тут поджарить, так что пошли-ка скорее отсюда.

— Ты кого назвал чернозадым, козлина?

— Уши прочисти, чучело.

— Че-его?

— Того!

Пробка образовалась в передней, ярко освещенной части вестибюля. Четыре из шести вращающихся дверей, ведущих на Парк-авеню, не работали. И выходить можно было только через обычные двери и оставшиеся две вращающиеся.

«На что спорим, что они сломались не случайно?»

Толпа затопила вестибюль. Дейв по-прежнему находился в задних рядах, и от улицы и безопасности его по-прежнему отделяло большое — чертовски большое — расстояние. Он был достаточно высок, чтобы смотреть поверх плотно спрессованной толпы. Дейв огляделся, выискивая источники опасности.

«Ага, а вот и они».

У выходов стояли четыре группы мужчин; они стояли по сторонам, чтобы толпа их не снесла. Все они были крупными, как Рэнсом, и носили такого же типа готовые костюмы, что и он. Каждый держал правую руку на сгибе локтя левой, готовый в любой миг сунуть ее под пиджак. Дейв, на которого напирали сзади, не имел иного выхода, кроме как продолжать двигаться вперед. Он не сводил взгляда с тех, кто его подкарауливал. А они не сводили взгляда с лиц тех, кто приближался к дверям. Какой-то мужчина рядом с Дейвом проворчал:

— Чертов хозяин здания не может содержать в порядке чертовы двери в этом чертовом здании. Добро пожаловать в чертов город Нью-Йорк!

Дейв не обратил на него внимания.

Сзади взвизгнула женщина.

— Вы мне на ногу наступили!

Дейв поднял ногу.

— Извините, леди.

— Некоторые, видимо, считают…

Дейв отвернулся.

Он находился у дальнего входа в лифт. В здании было два комплекта лифтов: один для верхних двадцати пяти этажей и один для нижних двадцати пяти. Каждый комплект лифтов располагался в отходящем от вестибюля коридоре, заканчивающемся тупичком. Между ними располагался третий, более короткий коридор, в котором находился газетный киоск.

Дейв что-то услышал. Сначала он не осознал, что это относится к нему. Это был просто еще один голос из толпы, хотя и более громкий, чем остальные. Дейв чуть не пропустил его мимо ушей. Его внимание было приковано к мужчинам в дверях. Если бы этот женский голос не прозвучал снова, Дейв не обратил бы на него внимания.

— Вон он! Сюда! Смотрите вон туда! Он здесь!

Потом до него дошло. Дейв повернул голову. Он увидел… он был сбит с толку… он не мог поверить…

— Это он! Вон он! Вон! Хватайте его!

8

В жизни каждого мальчишки есть — или должен быть — пруд. В идеале этот пруд должен располагаться в каком-нибудь отдаленном и потаенном уголке, подальше от глаз взрослых. Он должен быть глубоким (чтобы можно было нырять), прохладным (чтобы освежаться в летнюю жару) и его должны окружать высокие деревья с пышными кронами (чтобы валяться под ними и глазеть на них).

В лучшем из миров он также должен быть чуточку опасным.

Пруд Дейва был идеальным — просто верх совершенства. Он находился за длинной цепочкой холмов — достаточно крутых, чтобы их никто не вспахал и не засеял, — в неглубокой долине. Три мили на велосипеде мимо высокой кукурузы и колышущейся на ветру зеленой пшеницы приводили его в холмы. Еще пятнадцать минут велосипед приходилось волочь на себе — и вот он, берег пруда.

Три четверти мили в длину и полмили в ширину. Берега поросли зеленовато-коричневым рогозом и ивами. В центре дрейфует шаткий, неумело сооруженный плот: доски и ржавые пятидесятигаллонные канистры. Здесь никто никогда не бывает, кроме мальчишек определенного возраста.

Просто идеал.