Бег по взлетной полосе

Безнадега валуном давит на грудь. Внезапно я понимаю: мой козырь уже не сработает. Даже если мама увидит эту чертову запись и поверит мне, от неприятностей с полицией, которыми угрожал Игорь, Киту не спастись. И Кит это прекрасно осознает.

– Я тут подумал, Ян… Если упырь подключил общественность, значит, задница пригорела. Давай его спровоцируем! – Его глаза в свете фонаря сверкают дурацким азартом. – Он – трусливое дерьмо и наверняка думает, что все такие. А мы не будем отсиживаться в тени и совершим диверсию: пусть обделается еще сильнее.

В замешательстве наблюдаю, как Кит наклоняется к рюкзаку, расстегивает замки и липучки, долго роется в нем и вытягивает наружу черную толстовку, а еще – бейсболку того же цвета без опознавательных знаков.

– Они ищут девочку и парня, поэтому ты ненадолго превратишься в пацана…

Я мгновенно просекаю его замысел и вскакиваю. Влезаю в обалденно пахнущую толстовку, подворачиваю рукава, сгребаю каре под бейсболку и натягиваю ее до бровей.

– Ну как? – Скептически осматриваю себя и прищуриваюсь.

– Ты красивая! – внезапно заключает Кит, и я заливаюсь краской – хорошо, что в неверном свете фонаря мое смущение нельзя распознать.

Кит очень, опасно привлекательный парень, и услышать такой комплимент от него – волшебно и странно.

Из-за переизбытка чувств кружится голова – такое случалось со мной в Новый год от фужера шампанского. Но в памяти тут же всплывает видео, навсегда запечатлевшее меня уродливой и жалкой в момент абсолютного бессилия. Я никогда не решусь его пересмотреть.

Реальность безрадостна, но мы собираемся вершить справедливость.

– А вот тебя можно запросто опознать по твоей чудо-татуировке… – Вплотную подхожу к Киту, достаю из кармана корректор, наношу на палец и аккуратно растушевываю поверх черной витиеватой надписи на его лбу.

Кит замирает, задерживает дыхание, поднимает глаза, и я тону в их спокойной, как море, глубине. В них – безграничная преданность, мечты о бескрайнем небе, вера в хороших людей и любовь. У меня разрывается сердце.

– Неправда, Кит, ты не сломанный, – всхлипываю, считывая его эмоции, скрытые под маской беззаботности. – Эта татушка не о тебе.

– Эта татушка – напоминание о том, как легко все проср… Потерять. Я сделал ее, когда все, о чем я мечтал и за что боролся, окончательно рухнуло. Чтобы не забывать, кем являюсь.

– Но ты – самый цельный и сильный человек из всех, кого я знаю. Ты преодолел столько трудностей… Давай полностью изменим наши жизни, когда выберемся? – выпаливаю я, и нежность разливается по венам, разгоняет кровь, сбивает пульс с ритма. Наклоняюсь, обнимаю его за шею и впиваюсь губами в губы.

Земля уезжает из-под подошв, в космосе взрываются звезды, но воздух в легких заканчивается непростительно быстро. В голове гудит, сердце бьется в горле. Кит прижимается щекой к моей груди и обещает:

– Я сведу ее, как только мы свалим этого гребаного урода.

Наш город чудн устроен – Центр на самом деле находится за рекой по соседству с промзоной и полями. Папа говорил, что заречные здания появились первыми, а потом приросшие к ним микрорайоны поползли на восток и сместили стариков на задворки, сохранилось лишь пафосное название.

Только что мы ничем не примечательными тенями проскочили мимо отделанного стеклом и пластиком ТРЦ, но за пыльными кустами едва не угодили в болото.

Престижный и крутой жилой комплекс «Победа» расположен всего в нескольких автобусных остановках от окраины – Кит знает все козьи тропы и рассказывает городские легенды, пока мы пробираемся сквозь темноту. Я слушаю его, раскрыв рот. Потому что Кит, он… Совсем по-иному видит мир. У него огромная душа и доброе сердце. Он потрясающе интересный. Он нереальный.

Возникшее дежавю даже в минуты отчаяния вызывает радость: мы посреди страшной сказки, но мой лучший друг, надежный и добрый, сможет победить самых злых колдунов и защитить от коварной Бабы-яги…

Во дворе жилого комплекса безлюдно, стоянка под завязку забита до утра осиротевшими авто – их хозяева давно сидят по домам.

Сверчок надрывается в подвале, листья чахлой березки шуршат на ветру. Кит смело идет вперед, а я мешкаю: что-то противно копошится в желудке. Комкаю и без того мятые листовки с нашими перекошенными физиономиями, сорванные мною со столбов, и кошусь на неспящие голубоватые окна ненавистной квартиры. Правда в том, что я боюсь гребаного урода. Я очень сильно его боюсь.

Кит отдает мне рюкзак, набрасывает капюшон и решительно направляется к стоянке. В его руке сверкает заточка, и до меня доходят его намерения.

Бегу следом и громко шиплю:

– Ты что делаешь, Кит? Не надо! Это же потянет на уголовку! Там камеры!

– Они не работают. Я перетер тогда с вашей соседкой. Стал бы я тут рожей светить, если бы они записывали…

Отстаю, грызу губы, затравленно оглядываюсь и, вцепившись в рюкзак, дрожу от бешеного азарта.

Кит быстро шагает к воротам, но внезапно спотыкается, резко тормозит, отшатывается и рявкает:

– Дерьмо!

Прищуриваюсь и вижу небольшую кучку в нескольких сантиметрах от носка его кеда. И начинаю хохотать.