И меди почти два процента.
Я молчал. Да и о чём было говорить с людьми, предавшими меня?!
Егорыч, зная о моей любви к "ораторскому искусству", забеспокоился:
— Дорогой, а ты не глубоко зарылся? Слышишь меня?
Я стиснул зубы и постарался ответить спокойно:
— Слышу. Так Вы заодно с наркомафией?
— Заодно, не заодно. Какая тебе разница?
— Никакой, — подумал я и замолчал…
— Ты говори, говори, — попросил Удавкин, что-то отбивая молотком.
— Проси что пожелаешь!
— Не дождётесь! — Я решил ограничиться односложными ответами.
— Вот ты всегда так. Знаешь что Руслан? Хочу тебе посоветовать…
Помочь, так сказать, обрести покой…
"Ты можешь заснуть, и сном твоим станет простая жизнь!"
Представь себя отшельником — легче будет. И про жизнь свою непутевую подумай… Вслух! Возможно, и поймешь, почему в эту
яму попал. А я буду дразнить тебя Чумазым Заратустрой!
Сергей Егорович чувствовал, что достает меня. Это придавало ему силы для продолжения истязаний. Подошел Фархад. Удавкин что-то сказал ему на английском языке и радостно засмеялся… А я, чтобы не сойти с ума, начал шептать…
— Медленнее, Руслан! И громче, — услышал я отдаленный голос Удавкина.
— Я старый и глухой человек не все слова различаю. Ты с выражением говори.
— Вы меня сбили! — сказал я спокойно. — А что, Фархад с вами?
— Со мной! Он на тебя очень обижен…
Всё верно! Фархад замечательно работал на компьютере, но не было у этого высокого, улыбчивого иранца азербайджанского происхождения страсти и азарта настоящего геолога.
Любые изыскания — это детектив, остросюжетный и динамичный. То, что ты ищешь, спряталось глубоко в недрах земли! Или высоко в горах под ползучими ледниками. При этом оно не забыло разбросать повсюду вещественные доказательства. Их надо найти, собрать воедино, тщательно проанализировать и принять решение. И, только потом — ножами бульдозеров, стилетами буровых скважин, скальпелями шахт и штолен довести "Дело всей жизни" до логического конца…
Да, не горел Фархад на работе… "Я — петрограф, а не осёл" — говорил он, когда нужно было напрячься и пройти пару километров с грузом. Часто приходилось идти одному. Когда усталый и злой, с тридцатью килограммами проб в вещмешке и еще двадцатью в штормовке, я приползал в лагерь, — Фархада, как обычно, ещё не было. Правда, когда он появлялся — всегда просил прощение! Да и в других, менее обременительных маршрутах его больше интересовала безопасность от лихих людей, чем прослеживание рудной зоны от начала до самого конца.
— Эй-эй! Ты чего? — не выдержав паузы, заволновался Удавкин.
— Ты чего молчишь? Не умер?
…Когда же я умирал в последний раз? Очень давно! От перитонита… Приступ начался дома. За пару часов я похудел на четыре килограмма.
Мама вызвала скорую помощь. Все остальное — словно в страшном сне. Когда я очнулся, вокруг меня кружились желтые, но веселые и жизнерадостные люди. Я же, белый, как полотно и прозрачный, словно китайский шёлк лежал без движения и не мог понять, где я и кто я. Мама мне после рассказала, что на второй день моего присутствия в гостях у приёмных детей Гиппократа, появился какой — то старичок.
Оказалось, что он — бывший врач-инфекционист. Ему, видите ли, дома не сиделось… Походил везде, слюной побрызгал. На меня наткнулся…
Всмотрелся в моё лицо и говорит лечащему врачу: "Везите-ка этого атланта в операционную… Ну, ежели в дороге помрет, сворачивайте в морг… У этого "красавца" обширный перитонит с интоксикацией!
Волшебники в белых халатах засуетились, и уже через неделю я гонял на велосипеде с друзьями.
Так, что там у нас с проповедью? Надо бы что-то о жизни и смерти вспомнить!