Возможно, они и были; но Юрию не хотелось больше разговаривать, потому что возникло ощущение: все равно, со слов он ничего не поймет, нужно просто испробовать, как все это выглядит на деле.
– Нет, – сказал он. – Наверное, будут потом. А сейчас...
Он запнулся на полуслове, потому что услышал: в нескольких метрах от него мягко, вкрадчиво зажурчал телефон – тот самый, что он недавно вынул из кармана.
Вызов услышал и Функ. И на непроизвольное движение молодого человека лишь отрицательно покачал головой:
– Нет, ни в коем случае. Сейчас вы не должны отвлекаться. После окончания сеанса – звоните, куда угодно. А теперь...
Какие-то кнопки здесь все же были, и Функ нажал на одну из них, затворяя дверь, и на другую – убавляя свет до густого полумрака. Врач тем временем встал, подошел и остановился перед Юрием.
– Смотрите сюда.
В руке ею возникло что-то неопределенное – похоже было на небесный глобус с голубиное яичко размером, переливающийся неяркими огнями.
– Смотрите внимательно и слушайте. Вы остаетесь в одиночестве... Я исчезаю... Комната исчезает... Здесь нет ничего и никого, кроме вас. . Ничего и никого...
И действительно, все вокруг Юрия начало таять, размываться...
Глава 4
БЫТИЕ
Нарев никогда прежде не наносил визитов Королеве молодых. Так что его появление в каюте Орланы ее удивило; приятно или неприятно – она сама пока не понимала.
– У меня к вам, Ваше Величество, серьезный разговор.
Ох, как официально! Ну что же – ответим так же...
– Считаю своим долгом предупредить вас о некоторых переменах, какие предстоят в нашей жизни.
Орлана подняла брови:
– Перемены в вашем государстве – какое отношение они могут иметь к нам?
– Если вы согласны выслушать меня – у вас не останется более таких вопросов.
– Ну что же, – произнесла Королева голосом, ясно показывающим, что ничего разумного от собеседника она не ожидает. – Говорите, я вас слушаю.
По мере того, как Нарев объяснял ей суть предстоящего, лицо Орланы все более краснело от гнева.
– И вы решаетесь позволить себе подобное? Мы никогда не согласимся...
– Тем не менее, Королева, придется. Мы ведь можем просто отключить ваш выход синтезатора от системы снабжения – и вам придется согласиться. Не лучше ли договориться по-хорошему?
– Никогда! Ни за что!
Вместо ответа Нарев встал, почтительно поклонился и вышел.
– Скажи, Мила, – задала очередной вопрос Инна, – а ты не думаешь, что Истомин...
Но не закончила: сидевшая напротив нее за столиком подруга начала меняться прямо на глазах. Откинувшись на спинку кресла, она запрокинула голову, глаза ее закрылись, а на губах появилась странная улыбка – похоже, она выражала восторг и глубокое удовлетворение, скорее, даже блаженство. Дыхание сделалось глубоким, замедленным. «Так дышат во сне, – подумала Инна, – или же...»
– Мила! Что с тобой? Тебе плохо?
Но голос Инны, казалось, не дошел до сознания Милы – судя, во всяком случае, по тому, что прозвучавшие затем слова никак не могли послужить ответом на заданный вопрос. Мила проговорила тоном, какого Инна никогда у нее не замечала:
– Я слышу, слышу... Кто это?
После паузы:
– Не может быть... Это не твой голос.
Инна вскочила: первым движением ее было – броситься за Зоей: Мила явно нуждалась во врачебной помощи. Но на полпути к двери замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась: то, что говорила Мила, показалось бывшей актрисе очень интересным. «В этом безумии есть своя система» – невольно всплыли в памяти слова классика. И к тому же интонации Милы, да и весь ее облик, были настолько непривычными, ранее не виданными, что профессиональная привычка заставила Инну смотреть и слушать – чтобы потом попытаться воспроизвести, пусть этого уже никогда и нигде не придется сыграть.
А Мила между тем продолжала:
– Да, конечно, я сейчас вижу тебя гораздо лучше, чем в тех снах. И слышу тоже прекрасно. Где же ты сейчас?
Пауза. Это очень напоминало разговор по телефону; только вот самого телефона не было.
– Интересно, как сейчас на Земле...
На этот раз молчание было продолжительным. Мила сидела все в той же позе, слушая, только голова чуть заметно двигалась, то опускаясь в едва уловимом кивке, то покачиваясь из стороны в сторону, словно выражала крайнее удивление. Инна смотрела с открытым ртом, ничего не понимая, но чувствуя тем не менее, что сейчас тут на ее глазах происходит что-то чрезвычайно значительное. О намерении позвать Зою она забыла: судя по всему, Миле ничто не угрожало, ничто не напоминало о каком-то припадке. Нечто таинственное творилось, и на какие-то секунды Инне даже сделалось обидно: почему не с нею такое приключается – а ведь она все годы ждала чего-то такого, не отходила от экрана, ожидая какого-то сигнала, который можно будет понять, зова, призыва, а не бессмысленных зигзагов... И вот что-то подобное происходит – ну почему же не с нею, не с нею...