Беглый огонь

Традиция наездов на меня продолжала соблюдаться свято. Звезды, что ли, так легли? И еще, меня ожидал неприятный сюрприз: у парниши-грубияна оказались тут дружбанки. Трое. Скаля зубы от предстоящего развлечения, они неровным кольцом расположились у меня за спиной. Скверно.

Голову поволокло знакомой азартной одурью. Чтобы победить наверняка, мне нужно было только одно: знать, что передо мной враг. Долгое время в родной стране я не. ощущал ни страха, ни ожесточения. Но те, кто развязал эту нескончаемую войну, не просчитались: ожесточение разъедает нас, как ржа. Только страх хуже — он губит наверняка и сразу.

Я бросил правую вниз, он попался на финт, руки его пошли вниз инстинктивно, а я пробил правой же — кулаком в шею. Без изысков, но надежно. Прыжком повернулся на месте; мне было недосуг смотреть, как этот увалень осядет на цементный пол и будет корчиться там, задыхаясь. Один из его дружбанков уже летел на меня с невесть откуда взявшейся заточкой. Дернул рукой, имитируя удар, и разом отмахнул на уровне лица, стараясь задеть глаза. Я успел чуть отклониться корпусом — остро отточенное лезвие пронеслось в миллиметре. Я рисковал, но теперь и противник был открыт: он был моего роста, но худой, как гнилая жердина.

И такой же хлипкий. Я «перекинул» его с руки на руку, с удара на удар: левой в печень, правой — в селезенку и, уже не дожидаясь нового нападения, с шипением оскорбленной гюрзы ринулся на третьего.

Третий оказался деморализован быстрым падением двоих; он вяло пытался подставить руки и локти под мои удары, но я продолжал молотить его, пока он не обмяк и не свалился туда же, на холодный пол.

Четвертый исчез, дематериализовался, испарился между спинами зевак и «болельщиков» в переполненной камере; я же, возвращаясь на нары, от души врезал привставшему было на колени дебилу импровизатору мыском в подбородок, он кувыркнулся назад и затих в отключке минут на двадцать. По всем понятиям, мне бы надлежало его опетушить, но сексуальной ориентации я не менял и делать это на четвертом десятке не собирался.

Добраться до нар мне было не суждено. Загрохотала дверь; камера замерла, все покосились на меня: учинять разборки в КПЗ — дело гнилое, отхреначат образцово-показательно, чтобы никому неповадно. Но показавшийся вертухай даже не обратил внимания на лежащих: камера притирается, да и денек для него выдался сегодня, видать, нелегким. Окинул всех единым взглядом, процедил:

— Натаскали полудурков, мля… — Вынул список, выкрикнул пять фамилий, среди которых была и моя? добавил:

— На выход.

— С вещами, начальник? — задухарился было какой-то здешний завсегдатай, но охранник посмотрел на него таким тяжелым взглядом, что дядька разом заткнулся.

Потом всех нас провели в коридор, выстроили у стены. Появился фотограф с «полароидом», щелкнул каждого по несколько раз, и — нас отправили в камеру, выкликнув следующую пятерку.

— Теперь пятнадцати суток не миновать, — тяжко вздохнул давешний бывалый дядька.

— Чего? — осведомился другой.

— Видал, какой техникой мусарня обзавелась? В вытрезвиловке такой завели, щелкают, потом карточки нам же и продают. Отрабатывать денюжки кто-то должен?

Вот нас и пошлют. Хуже всего, если на муку рыбную: сожрать там нечего, а от той муки отхаркиваться потом? месяц будешь…

Он бубнил себе еще что-то под нос, но тихо и по привычке, а я направился к своим нарам: несмотря на то, что людей было битком, место никто не занял.

Хорошее дело — авторитет. Я отвернулся к стене — мне было о чем подумать.

Из негромкого гула в камере я выловил подтверждение тому, о чем базарили в подвальчике покойные ныне отморозки: в городе началась непонятная разборка. Были убиты или пропали Вахтанг Шарикошвили, теневой папа города, мэр Клюев, несколько авторитетов рангом пожиже — во время наезда неких пришлых на рынок. Кто-то решил ставить городок под свой контроль.

Все это было бы совсем далеко от моих «баранов», если бы не банкир: его взорвали в собственном автомобиле после встречи со здешним губернатором. Какой банк он представлял — неизвестно, о чем говорил с властью — тоже.

Но то, что события пошли, — факт. Как и мечталось. Вот только я не сынтуичил их начала, прозевал: убаюкал меня неторопливо-сонный здешний ритм. А потому и припухаю сейчас в домзаке, и перспективы мои выйти отсюда куда как призрачны: паспорт у них, пусть день-два уйдет на запрос в Москву, и — нате вам, песня: «Как славные солдаты споймали супостата…» Насильника, убивца и буку. В лучшем случае этапируют в Москву; в худшем — поместят в местную пресс-хату, дабы рапортовать в верха не только об успешном задержании, но и о стопроцентном расколе «писюкастого злыдня». Есть еще и третий вариант, тоже не лучший: кто-то решит, что мавр уже сделал свое дело (узнать бы — какое?!) и потому — может уходить. Вперед ногами. Скверно. Самое противное, что ни к заказчикам, ни к исполнителям убийства Димы я не приблизился ни на шаг.