Беглый огонь

— Дурная у меня голова, потому и ногам покою нет.

— То, что вы шустры донельзя, я уже заметил, — сварливо выговорил мне доктор. — Не успел висок заштопать, а вы уже и бедро ножиком пропороли. — Помолчал, добавил строго:

— Нехорошо! — Посмотрел на меня глазами печальной дворняги, увеличенными толстенными линзами очков:

— Ну что застыли, милейший?

Порты скидавайте, будем смотреть вашу ногу! Да, — он пододвинул мне стакан, в коем плескалось до половины, — выпейте-ка махом.

— Наркоз?

— Он самый. Це-два-аш-пять-о-аш. Справитесь или запить дать? Да не геройствуйте, спирт без запивки пьют или полные дегенераты, или когда запить действительно нечем.

Полстакана я принял на «ять», залил пожар водой. Подошло сразу: после всех треволнений в Ольгиной квартире организм требовал расслабухи. А эскулап тем временем неспешно отмотал бинт, оценил качество перевязки — «недурственно, недурственно», осмотрел рану, поморщился:

— Штука не опасная, но неприятная. Вам, милостивый сударь, придется лежать.

Хотя бы недельку. Ну а учитывая ваш неуемный нрав и дурную голову, и все две-три. Справитесь?

— Справится, — вместо меня ответила Ольга. — Шуруйте как надо, доктор.

Пусть выздоравливает, а потом носится сколько душа пожелает, аки конь борзый, взапуски… Он любитель в догонялки играть, я вам рассказывала.

— Помню, помню… Потерпите…

Собственно, процедура вторичной обработки раны была не столько болезненная, сколько тягомотная. Я начал было посвистывать, дабы отвлечься, но Катков меня поправил:

— А вот свистеть не надо — денег не будет.

— У меня и нет.

— Я о своих деньгах беспокоюсь, молодой человек, о своих. До ваших мне дела нет.

Через двадцать минут он закончил, выдав мне безо всякого рецепта банку зеленки и пузырек с какими-то пилюлями.

— Первое — покой. Две-три недели, если не хотите осложнений. Рана средняя, но подлая. Перевязку — каждый день. Справитесь?

— Да.

— Зеленкой смазывайте, пусть подсыхает, стрептоцидом присыпьте края. Если озноб беспокоить начнет, температурка, антибиотики попринимайте, пока не спадет.

Лучше бы, конечно, сразу ко мне, я бы посмотрел, но чую, не удосужитесь. Все.

Живите долго и счастливо. Адью.

Катков чопорно и довольно нетерпеливо нас выпроводил. Подозреваю, для продолжения спиртопития. Когда мы уже залезли в авто, я выразил подобное предположение; Ольга только усмехнулась:

— Да девка у него в коечке дожидается. Субтильная особа, весьма юная.

— Выходит, не беспочвенное дельце шили айболиту, а?

— Да брось ты. При нонешних нравах и оболдуйстве кто кого соблазняет — доктор малолеток или они его — вопрос вопросов. Да и вреда никакого: сама, признаться, девства лишилась в четырнадцать, тривиально, с красавцем физруком, о чем ни разу не пожалела: он и сделал все путем и, как принято выражаться у сексологов, впоследствии выучил радостям секса.

— Что-то этот доктор мне не показался сильно суперменистым по этой части, — раздумчиво произнес я. Подумал и добавил:

— А если честно, вообще не показался.

Зеленкой я смазывать себя и сам не разучился, а на ту купюру, что ты ему сунула, зеленки можно залить бассейн…

— Вот что я тебе скажу, Олег, в чем фокус, я не знаю, но… У Каткова рука легкая. Ты думаешь, я пошла ему гениталии демонстрировать из чистого эксгибиционизма? Фигу. Даже если чего и было не так, теперь, я уверена, само собой пройдет. И у тебя задняя нога заживет, как у собаки. Аура у него, что ли, такая? Ребята давно заметили, и не они одни…

— Короче — экстрасенс.

— А ты зря иронизируешь. Посмотришь.

— Лады.

Да и вовсе я не иронизирую. Классик сказал просто и значимо: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Шекспиру стоит верить.

Тем более жизнь столь часто подтверждала справедливость этих слов… Ну а когда она становится похожей на полную безнадегу, я вспоминаю слова митрополита Антония: «Если ты обращаешься к Богу, будь готов, что он тебя услышит». И поведет тебя «вратами узкими» не к деньгам, не к пьедесталу из кучи тугриков, а к тому, что более всего способствует выполнению твоего долга перед Создателем и людьми. И если по долгу я — воин, то и…

— Выходим. Кладбище, — прервала мои размышления Ольга.

Толстая каменная ограда чуть ниже человеческого роста отделяла суетный мир от тех, кто уже никуда не спешил.

По правде сказать, места «последнего приюта» я не люблю. Некоторым в кайф бродить среди некрополей и размышлять о бренном и вечном; но расхожая фраза «все там будем» никого не утешает. Пока жив, я предпочитаю думать о живом и — делать; только то, что ты успеешь сделать здесь, под солнцем, и будет мерилом твоей значимости и в настоящем, и в будущем, как в мире живых, так и в стане мертвых.