- А он, оказывается, баловник-затейник, этот Кротов, - произнес Степан Ильич Панкратов, снимая наушники. - А с виду - примитив, тесак тесаком. Прикурил сигарету, посмотрел на стоящего у стола Кадета, спросил: - С братвой сам совладаешь? - Обязательно. Панкратов потер переносье, словно что-то в последний раз прикидывая и взвешивая. Произнес едва слышно, словно про себя: - Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана... - Не расслышал, Степан Ильич? - вежливо переспросил Кадет. - А чего тут уши зря напрягать? Кончай этого.
Девушка кричала от нестерпимой боли, а Кротов сжимал ее талию, будто тисками... Мышцы его могучего тела напряглись все разом, он запрокинул голову и вот - словно взорвалось все, весь мир, а из горла мужчины вырвался хриплый рык... Удар стилета был точен. Трехгранный каленый клинок вошел легко, словно в масло. Конвульсии оргазма и предсмертной судороги слились воедино; Кадет выдернул клинок, бесшумно отошел чуть в сторону, произнес едва слышно: - "И кровь нейдет из треугольной ранки11..." Могучее тело рухнуло навзничь, на спину. Глаза остекленело и безразлично уставились в потолок, а губы все еще продолжала кривить гримаса небывалого наслаждения и небывалой боли. Девушка обессилено уткнулась в стенку, сползла по ней. Заметила ноги в ботинках, обернулась, увидела стоящего над телом Кадета. Она подобралась, неловко прикрываясь руками, переводя полубезумный взгляд с Кадета на лежащего недвижно Кротова. - Что с ним? - с ужасом спросила она. - Сердце, - безразлично пожал плечами Кадет. - Французы называют это "сладкая смерть".
Глава 27