Беглый огонь (Дрон - 3)

Глава 32

По тормозам я дал, когда понял, что совершаю глупость. Задумался о вечном и бренном: пусть на минуту, но мне вдруг стало почти до слез жалко себя, глупого и неприкаянного, несущегося в отбитой у важного начальника служебной "волжанке" по незнакомому городу, грозящему мне облавой, пулей и другими "радостями"... А тут еще фонари на трассе "слепые", и звезды сияют над спящим чутко городом по-южному крупные... Мужчина? А вы, собственно, кто? Мои одногодки стали кто - банкиром, кто политиком, кто - бизнесменом. И спят сейчас, спокойно или не очень, в своих или чужих постелях, а я несусь черте-те куда незнамо зачем: великовозрастный бомж без документов, разыскиваемый, кроме милиции разных городов и весей, еще и неведомой мне конторой. Как там, почти по Пушкину? И надо же было родиться именно в этом веке? Вместо того, чтобы нежиться в постельке с королевой Неаполитанской, вести светскую жизнь в Париже, беседовать с одногодкой Бонапартом об обширных творческих планах похода на Россию, а по вечерам писать пространные донесения в Особенную канцелярию при Генеральном штабе12, я пытаюсь жить здесь и сейчас по безусловному пушкинскому императиву: "Береги честь смолоду"... Глупо? Безусловно. Но это - принцип. Как пели мы когда-то?

Пусть век солдата быстротечен, Пусть век солдата быстротечен, Но вечен Рим, но вечен Рим!