Беглый раб

На выезде из Парижа юный Люсьен тормознул одного месье, который вёл себя прилично до Компьена, после которого съехал на обочину и сбросил маску. Обстоятельства тому сопутствовали - вечер перед Рождеством, автострада пуста, как заснеженные поля по обе стороны. Когда Люсьен отклонил гнусное предложение, месье распахнул дверцу. Нет, он не вышиб отрока из кабины, как мог бы в аналогичном случае шофёр грузовика, он просто предъявил строптивцу альтернативу, которую беглец и выбрал. Педофил умчался в лоно семьи, а Люсьен поднял воротник, втянул руки в рукава и зашагал по заиндевелому асфальту в том направлении, куда стремился из родной провинции. Шапок во Франции избегают даже в морозы, что сходит с рук разве что парижанам, которых на каждом шагу готов согреть их город. Но вокруг был не Париж, а снежная равнина. Тогда, в конце 60-х, климат ещё не свихнулся, и Рождество подступало старое и люто доброе ("Березина!" - как говорят во Франции про мороз). Но люди надвигались уже новые - две-три машины за час ходьбы пролетели мимо. Подросток околел и лёг на дорогу. Наполеоновским воином - только не в России. Он лежал в ожидании смерти, однако очередная машина не только не переехала его, как собаку, но и подобрала в своё накуренное тепло. Женское! Спасительница за рулём оказалась стюардессой авиакомпании "Сабена", сломя голову она гнала по пустынной Франции, опаздывая на рейс Брюссель - Нью-Йорк...

- Надеюсь, дефлорировала?

- Если бы, - с горечью воспоминания ответил Люсьен, теперь водитель сам. - В Брюсселе оставила меня в своей квартире, там чулки висели в душе... Представляешь? Они тогда ещё чулки носили... Обычные нейлоновые, но кончил от одного вида. И сбежал, не дождавшись её из Нью-Йорка.

- Куда?

- Следуя потоку, как учит Лао-дзы. Тогда мы все бежали в Амстердам.

- Не в Катманду?

- Это потом. А вы?

- Мы в основном в себя.

- Потому что русские интраверты?

- Потому что дальше СССР нам было не убежать.

- Ты же сумел.

- Когда? Когда, Люсьен? Земную жизнь пройдя до половины...

- Лучше поздно, чем никогда.

- А вот не знаю...

Рожь не рожь - тучно колосится всё на местах рождественского сюжета.

Лето.

Июль...

Странно впасть в меланхолию - ведь не Россия пролетает мимо. Но без анестезии тянет из-под кожи этот вид саднящую нить ностальгии по изобильно-захолустной окраине - будто сам он родом отсюда, из этой самой ржи без пропасти, и в детстве радио пело не про "могучую, кипучую, никем не победимую", а приторным голосом Шарля Трене, которого так извращённо любит авангардистка Констанс:

Douce France, cher pays de mon enfance...*

Франция, колыбель. А разве нет? Разве не здесь он, Алексей, родился, сбросив опыт небытия и начав отсчёт с нуля? Колыбель и могила, куда, Владимир Семёнович, так и сойти мне подростком, поскольку при таком отставании от них не дожить уже до зрелости... Пускай. Сбежим. Эмигрируем. Регрессируем! Снова начнём и подохнем, как дети - в Крестовом исходе сверхдержавы на Запад. Впадём в парадиз. Посреди обречённой этой жизни внезапно и вновь - douce France! Инфантильный оазис, остров детства России... Мерси.

- Вот и граница, - сказал Люсьен.

- Уже?

Слева по дороге возник пограничный пункт, при виде которого майка стала липнуть к груди Алексея. Сбрасывая скорость, Люсьен снял руку и полез за своей carte d'identite* в куртку у ног, но чёрно-синий пограничник с блестящим от пота лицом отмахнулся белозубо:

- Allez-y, les gars, allez-y...*

Машина выползла на ничейный асфальт. Кровь застучала во лбу Алексея, впервые в жизни покинувшего Францию. Отпустили, но впустят ли...

Розовый, как огромный ребёнок, старик в иноземной зелёной униформе улыбался им навстречу...

Но, может быть, коварно?

6.

Королевство Бельгия.

- Септант, нонант, - сказал Люсьен сварливо.

- Что значит?..

- Так они говорят вместо суасант-дис, катраван-дис... Les cons. *

Алексей засмеялся - чисто нервное. Он просто не мог опомниться, и не от счастья противозаконного проникновения, скорей, от ужаса. Он был в сложном и глубоком шоке от попустительства к себе - нарушителю. К себе, частице Целого, блуждающей в отрыве, но воспроизводящей весь наследственный узор преступной ментальности. Может, он не просто эмигрант, а по казённой надобности... Агент? И не пассивного влияния агент - оперативник? Террорист?

Ничего не мог он понять. Глубины западного благорасположения к ближнему заказаны для выходца из вечной мерзлоты и мизантропии. Просто страшно сделалось за Запад, гарант и его выживания. А как они здесь произносят числительные "70" и "90", на это, право, наплевать. Во всяком случае, короче, чем соседи с юга.

- Септант, нонант... - Люсьен бросил взгляд на показатель бензобака. Так где же твой читатель?

В придорожном кафе им выложили на стойку телефонный справочник столицы королевства. "Вот", - остановил Алексей указательный палец под строчкой:

Mlle Anabelle Weiss, orientaliste.*

- Всё ясно.

- Что тебе ясно?

- Какой-нибудь синий чулок.