Бегом на шпильках

Мистер Эдвардс, который в этот момент что-то очень серьезно обсуждает за столиком с каким-то мужчиной с тоненькими усиками, приветственно машет мне рукой. На прилавке — две пустые чашечки из-под эспрессо, и все помещение буквально дышит густым ароматом молотого кофе. На стене я замечаю большой и уже местами отклеивающийся голубоватый постер с изображением Пизанской башни. Широко улыбаюсь, словно идиотка. Все это так континентально!

— Хочешь капучино? — спрашивает Джеки. — Сэндвич? Пармской ветчины? Салями? Совсем не то, что эта английская: наша гораздо вкуснее!

— Я не отказалась бы от черного кофе, — отвечаю я застенчиво. — Но без сэндвича, спасибо, я собираюсь на ужин к Бабс.

Наморщив нос, Джеки говорит:

— Тем более тебе лучше поесть!

Я хихикаю.

— То есть, вы считаете, ужин будет не очень, да? Довольно коварный вопрос: я прекрасно знаю, что сейчас она сядет на своего любимого конька. Это не совсем порядочно с моей стороны, но мне очень нравится слушать, как она говорит.

— Готовит она средненько! Люди здесь, они едят столько всякого дерьма! Дрянь, а не пища! Совсем не хотеть готовить! Барбара, она тоже не хотеть готовить! Готовая пицца, они так ленивые! Англичане, вся неделя, не хотеть даже тратить полчаса на готовку! Еда в Италии, вкус лучше, чем здесь! Все это, — она обводит рукой полки, — для меня обычное, для тебя особенное! Это еще маленький выбор! Если заходить в кулинария в Италия, то там в два раза больше!

И одновременно она сооружает гигантский сэндвич. Джеки кладет его передо мной и наблюдает за тем, как я ем. Мне приходится растягивать челюсть до предела, как змея. Между кусаниями я еще как-то пытаюсь ободряюще улыбаться (скорее, ради самой себя, чем для Джеки, поскольку за всю незапланированную еду придется отчитываться, и каждый кусок застревает в горле, пока я не нахожу оправдание: вообще-то я сегодня не обедала, а значит, пусть все так и будет). После того как с математикой покончено, я начинаю ощущать вкус. Но хотя это, вне всякого сомнения, лучше любого британского сэндвича, — в смысле размера, отношения, запаха и вкуса, — на ум тут же приходит тревожная мысль.

— А что, если кто-нибудь из посетителей попросит меня что-нибудь порекомендовать, а я не буду знать, что это такое? — бормочу я с полным ртом.

— Медленно, медленно, ты попробуешь все, — отвечает она.

— Но ведь здесь не меньше сотни разных салями и всяких сыров! — пищу я.

— Buongiorno, signora![82] — громко кричит миссис Эдвардс, замечая, как в кулинарию вразвалочку входит крупная бледная женщина, явно нацелившаяся на тирамису.

Подмигнув мне, хозяйка устремляется к клиентке. Я продолжаю борьбу с сэндвичем, наблюдая за тем, как перед прилавком вырастает очередь. Миссис Эдвардс здоровается с каждым посетителем так, словно они давние друзья, и я вижу, как их напряженные офисные лица смягчаются, расцветая в улыбке. Ее муж все еще продолжает беседовать с «усачом», которого миссис Эдвардс идентифицирует (специально для меня) как «уполномоченного». Смотрю на часы. Я не могу слишком долго задерживаться, надо еще успеть подготовиться к вечеру. Я уже сыта и начинаю немного нервничать, размышляя, не спрятать ли остатки сэндвича в карман, чтобы не обидеть Джеки, когда до меня вдруг доносится знакомый голос:

— Привет, мама. Я сейчас заправлю машину, а потом зайду помочь, если нужно.

Я застываю на стуле: голова вжата в плечи, сэндвич у самых губ. Боже мой, а он-то что здесь делает? Испуганно смотрю на дверь как на ближайший путь эвакуации. Должно быть, он прокрался через черный ход! Но я совершенно не готова. Только мои волосы в порядке! А в остальном: я бледна лицом и неряшлива платьем и плюс ко всему в зубах застряло не меньше фунта салями. Это же испортит все впечатление, которое я собиралась произвести позже! Наспех стираю крошки с подбородка. Меня скрывает прилавок, но не могу же я все время прятаться за ним, словно испуганный зверек. И медленно поднимаюсь, поскольку Джеки объявляет о моем присутствии, жестом приказывая Энди научить меня, как варить капучино, и показать, гду тут что.

— Привет, — говорю я.

Энди глазеет на меня, разинув рот.

— Ринго, — объявляет он наконец. — Лучший барабанщик в мире!

Мои руки сами собой взлетают к волосам. Я не могу сердито зыркнуть на него, так как это может заметить Джеки. Ныряю под прилавок, думая о том, какую самую отвратительную скверность допустимо произнести в ее присутствии.

— Ты забыл у меня один из твоих чудесных, стильных тапочек, — мурлычу я. — Я захвачу его с собой сегодня вечером. Уверена, тебе его ужасно не хватает.

— А что такое сегодня вечером?

— Ой! — восклицаю я. — Так тебя не пригласили?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, так что, очевидно, нет.

Отлично. Теперь ему известно, что я все это время о нем думала.

Не говоря ни слова, Энди вручает мне фартук, а сам принимается что-то там дергать и чем-то там звякать в огромной кофеварке.

— Бабс с Саймоном пригласили меня на ужин.

— Тебя и этого пижона?

— Кого?

— Кого? Сама знаешь — кого. Парня с серебряным кольцом.