Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Должно быть, я здесь слишком давно живу. Собаки, бросающиеся на людей, другие ужасы — многое я уже не воспринимаю. Просто не замечаю.

Хоуэл готов был поверить, что Харгрейв не преувеличивает. Потеря восприимчивости — так называлась болезнь, симптомы которой он быстро распознал.

Они ехали по грязной улочке мимо проворных калек и полоумных нищих, а расположившиеся на обочине торговцы укладывали в жаровни куски отвратительного на вид сырого мяса. Кающиеся грешники ползли на коленях по каменным плитам к дверям церкви, напоминавшей византийскую крепость.

«Он ничего не видит, — думал Хоуэл. — Ничего не чувствует. Точно в скорлупу забрался».

Хоуэл только что побывал в безликой индейской пустыне, где нет ни красок, ни звуков, ни движения жизни, наедине с ветром да звездами, мерцающими в ночном небе, а теперь поток впечатлений захлестывал его почти до дурноты. Ему казалось, что у Харгрейва развилась профессиональная болезнь, проявлявшаяся в постепенной, но неуклонной потере чувства сострадания, в угасании всякого интереса, болезнь, приводившая к тому, что люди, которым сотрудники «Благотворения» должны были помогать, начинали их раздражать.

— Когда-то и у меня сердце кровью обливалось, — подтвердил Харгрейв его мысль. — Но со временем острота восприятия притупляется. В местной тюрьме человеку могут перевязать член и ждать, пока у него не лопнет мочевой пузырь. От всего этого можно с ума сойти, но никто не сходит. Это не воспринимается как реальность. Воображение не справляется.

Церковный купол врезался в бронзовое небо вместе с кружившими стаями голубей, перезвон колоколов заглушал шум кондиционера. На рысях проехали всадники с патронташами на груди. Женщины выхватывали детей из-под копыт мулов.

Харгрейв, погруженный в будничные заботы рабочего дня, с невозмутимым видом вел машину.

— Обычно мы добираемся до Дос-Сантоса[5]

за час, но сегодня мы потеряем время на пикетах. Часа за два доедем.

— Чарльз не понял, что вынудило вас туда перебраться.

— Нам приходится иметь дело с местными миссионерами. У них там асьенда и они предоставили нам помещение. Плата за него меньше, чем в городе. Между прочим, этот автомобиль принадлежит миссионеру Граалю Уильямсу, он очень полезный человек.

— Должно быть. А своего автомобиля у вас нет?

— Есть, но без кондиционера. Для поездки в город все просят автомобиль у миссионера.

— Вы считаете, что для работы вам полезнее находиться в Дос-Сантосе?

— Несомненно. В относительной прохладе, в приличных условиях и работается лучше. В доме тоже установлен кондиционер. Есть все современные удобства. Я думаю, вам у нас понравится.

Разговор прервался на минуту, затем Харгрейв добавил:

— Зачем лишать себя удобств, если это не продиктовано необходимостью?

«Оправдывается», — подумал Хоуэл.

Внезапно городской пейзаж перешел в череду живописных сельских домиков. Кусты на обочинах сменились вскоре деревьями — сначала со спиленными на дрова нижними ветвями, затем уже не тронутыми человеком. Вместо городских ласточек появились маленькие птички с ярким оперением, носившиеся над дорогой, а когда начался тропический лес, из зарослей выпорхнула голубая бабочка и, ударившись о ветровое стекло, распласталась на нем, будто кто-то приколол ее булавками.

— Я совсем не потею, — сказал Харгрейв. — Поэтому жару переношу хуже других. Вообще-то мы придерживаемся вполне спартанского образа жизни. Например, сами выращиваем почти все, чем питаемся.

— Как дела у Лиз? — спросил Хоуэл.

Он заметил настороженность Харгрейва, хотя в лице того не дрогнул ни один мускул.

— Нормально, — ответил Харгрейв.

— Работой довольна?

— Работой? Да, довольна.

У Харгрейва едва заметно перекатился кадык.

— Да, думаю, довольна.

— У Смолдона другое мнение.

— Он вам сам это сказал?

— Он говорил с Чарльзом.

— Они с Лиз не очень-то ладили. У них были разногласия.

— Я так и думал.

— Чарльз вечно делает из мухи слона.

— Мне кажется, это не тот случай, — сказал Хоуэл.

— Насколько мне известно, у Лиз все в порядке, сказал Харгрейв. — Но вы сами сможете проверить.

Харгрейв умолк, и Хоуэлу показалось, что сейчас он скажет что-то еще.

— Она занимается очень полезным делом, — сказал Харгрейв.

Хоуэл ждал совсем других слов.

— Красивая девушка, — сказал Хоуэл. — Я видел ее однажды на вечеринке, которую устраивали на площади Слоан. Она меня, наверно, и не помнит.

Густую растительность, обступавшую с обеих сторон извилистую дорогу, сменили высокие, стройные деревья, сквозь которые проглядывали очертания плоских, сглаженных гор. Люди негроидной расы неподвижно стояли возле хижин, вдыхая красноватую пыль, поднимавшуюся из-под колес.

Наконец Хоуэл увидел местных индейцев. Они шли вдоль дороги, сгибаясь под тяжестью не то воображаемого, не то реального груза; на головах у них были широкополые шляпы. Дети на слабых, тонких ножках едва поспевали за взрослыми.

— Дальше первого пикета им не пройти, — сказал Харгрейв.

— Почему?

— Новая тактика генерала. Он хочет очистить от индейцев горные районы. Индейцы, пришедшие в Лос-Ремедиос, уже не могут вернуться назад.

— Для чего он это делает?