Бегство Отщепенца

— А я смогу её когда-нибудь увидеть?

— Не знаю, не знаю… — задумчиво протянул Старик. — Впрочем, всё возможно. Вероятности такой тоже исключать нельзя.

«Как непонятно он всё объясняет…» — сквозь вновь подступившую дрёму подумал Робин.

— Вы сказали, Пеструшка в Гроте живёт? Может быть, я смогу когда-нибудь сходить туда, навестить её.

— Хм, и такой возможности тоже исключать нельзя.

— Значит, можно будет? Да?

— Какой ты быстрый! — с незлой усмешкой сказал Старик. — Подожди, брат, оклемайся сначала немножко…

Робин устало опустил голову на подушку. Дремота снова неумолимо овладевала им. Он словно издалека слышал слова Сысоя, но смысл стариковских речей уже начал ускользать от него: сон властно и быстро окутывал Робина. Беглец не сопротивлялся, а наоборот, охотно поддавался сну. Такого с ним ещё не случалось, пожалуй: впервые за всю свою недолгую жизнь он не боялся уснуть!

САНИТАР 

— Проснись, Робин, проснись, наконец! — донёсся до беглеца незнакомый мягкий, но настойчивый голос. Он почувствовал, что кто-то трясет его за плечи. Разлепив веки, Робин снова увидел перед собой незнакомое лицо.

«Это уже другой!» — пронёслось у него в голове.

— Ну вот, молодец, проснулся! — довольным тоном сказал новый незнакомец. — Ты, приятель, уже трое суток спишь!

— Я Робин, — сообщил незнакомцу беглец.

— Да знаю я, что ты Робин, приятель! Знаю!

— А ты кто? — поинтересовался Робин.

— А я Санитар. Ты можешь называть меня Санитаром, если хочешь, а вообще-то моё имя — Лоиз.

Лоиз казался полной противоположностью Сысою, по крайней мере, внешне. Санитар был высок и худощав, лицо имел вытянутое, а нос острый. Серые глаза его смотрели пристально, словно хотели проникнуть в самую душу собеседника.

— Ты прямо как Рентген, — ни с того ни с сего заявил Робин, не понимая сам, что именно он сейчас сказал.

— Ну вот, — одобрил его Лоиз. — Видишь, какой ты молодец. Сколько всего помнишь из своего детства!

— У меня… не было детства, — поправил Робин Санитара.

— Было. Видишь ли, у всех бывает детство. И у тебя было! Только у тебя оно было слишком трудным, и поэтому твоё подсознание почти полностью стёрло все воспоминания о нём. Однако иногда, как видишь, что-то нет-нет да и прорывается. Хотя после нескольких лет жизни среди отщепенцев удивительно, что ты имя-то своё помнишь! — улыбнулся Лоиз.

Улыбка у Лоиза была не простодушная и широкая, как у Сысоя, а сдержанная, скорее всего, вежливая.

— В детстве у тебя было подозрение на туберкулёз, и в лечебных целях тебя часто подвергали облучению, — продолжал Санитар. — Приходилось делать много рентгеновских снимков. Видимо, воспоминания об этом хранились на самом дне твоей памяти, а сейчас они всплыли случайно.

Похоже, у этого худощавого санитара с вежливой улыбкой припасён готовый ответ на все случаи жизни.

— Откуда ты это знаешь? Про меня? Что у меня детство было и… вообще всё? — поинтересовался Робин.

— Так ведь пришлось в архив человека отправить, чтобы разузнать о тебе немного. Надо же нам представлять, с кем приходится дело иметь…

— Расскажи мне что-нибудь о моём детстве, — неожиданно перебил Санитара Робин.

— Ну, я не думаю, чтоб это было особенно интересно. И вообще… вряд ли такие рассказы пойдут тебе на пользу… — замялся Лоиз. — А, впрочем, спрашивай. Что бы тебе хотелось знать о себе?

Робин задумался и внезапно понял, что на самом деле ему не хочется ничего узнавать о своём детстве. Интуиция подсказывала ему, что такое знание не принесёт радости, да и Лоиз ясно дал понять, что ничего особенно радостного с Робином в те годы не происходило. Кроме того, беглецу с избытком хватало воспоминаний о Пещере, где его постоянно унижали.

— Я хотел бы знать только, сколько мне лет? — почему-то спросил Робин.

— Девятнадцать, — охотно ответил Лоиз. — Ты — Робин Беглов, тебе девятнадцать лет.

— А почему меня держат в больнице?

— Ты не обижайся, приятель. Ты хоть и прошёл лес самостоятельно, что, само по себе, конечно, плюс немалый, но всё равно после Пещеры твоё сознание, твоя душа… могут оказаться изрядно попорченными… Ну, другими словами… больными… Ясно тебе это?

— Да, — сказал Робин. Ему показалось, что он и вправду понимает, что имеет в виду Санитар Лоиз. Только больной на голову может жить в безнадёжно мрачной Пещере, когда, оказывается, в мире есть столько всего необычного.

Теперь-то Робин знал, что в окружающем его мире есть зелёный лес, где так замечательно пахнет, где растут сыроежки… где летает Пеструшка… где гуляют дети (он вдруг ясно вспомнил встречу с Лушей и Кешей).

— Я ведь болею сейчас, да? А меня может вылечить кто-нибудь? — с робкой надеждой спросил беглец.

— Не знаю, приятель. Честно скажу: не знаю. Смотря насколько серьёзно ты болен, то есть до какой степени заражён. Честно говоря, некоторые болезни, особенно «пещерные», лечению не поддаются. Да, такова уж суровая правда. — Лоиз вздохнул и вежливо улыбнулся. — Впрочем, не расстраивайся раньше времени: покамест поводов для грусти нет. Всякое бывает! Мы сначала тщательно исследуем твой организм, а тогда уж и решим, что с тобой дальше делать.