В путь отправилась целая делегация. Передовой отряд составляли положенная на деревянные носилки огромная голова удава да щипцеобразная голова крокодила, тоже устроенная на носилках. Вождь Твала, жрец Анан да незадачливый метеоролог Виталий Ковалев шли пешком. Все остальные выполняли вспомогательные функции: несли и охраняли то, что составляло основную ценность. Пятеро раскрашенных под скелеты воинов с копьями шагали впереди, за ними важно выступал жрец Анан в такой же скелетной окраске в парадном головном уборе из звериной шкуры и птичьих перьев. Потом, в окружении воинов с копьями и луками, двигались мы с вождем Твала. Причем раскраска у воинов и у Тваты была одинаковой. Создавалось впечатление, что у вождя свои телохранители, а у жреца – свои, причем они не доверяют друг другу! Это было интересное открытие… Замыкали авангардную группу носильщики, потому что лишенные туловищ головы чудовищ самостоятельно двигаться не могли… За передовым отрядом, растянувшись по склону, брели несколько десятков аборигенов – взрослые мужчины и женщины, которые, скорей всего, выполняли функции представителей общественности.
Впереди высилась голая каменная вершина, напоминающая громадную серую шишку, вздувшуюся среди зеленых волос джунглей. Это и была цель нашего путешествия. Тропинка, петляя между черных скальных обломков, довольно резко шла в гору. Полуденное солнце особо не напрягалось, воздух в ущелье оставался довольно прохладным, поэтому идти было довольно легко. Пахло сыростью и зеленой листвой.
Передовой отряд по численности и составу мало отличался от того, который пленил меня несколько дней назад. Правда, живописных фигур в армейском снаряжении и с огнестрельным оружием на этот раз не было. Я вспомнил, что и в поселке их давно не видел.
Путешествие в Черное ущелье заняло несколько часов. Неожиданно густые заросли закончились, и мы вышли на достаточно большую площадку, которая треугольником углублялась в довольно мрачную расщелину, куда не попадали лучи света.
Здесь зловещим перстом торчала вверх узкая черная скала, напоминающая палец, а под ней устрашающе раскорячилась выдолбленная из дерева огромная, в полтора моих роста, черная фигура Того, чье имя нельзя произносить. Непропорционально огромная голова, карикатурно-грубые черты: большие круглые глаза из красной блестящей слюды, хищно загнутый клювообразный нос, огромный, широко открытый рот с торчащими белыми клыками из человеческих ребер… Уши чудища почти доставали до земли. Подобно индийскому танцующему Шиве, Макумба имел шесть рук, напоминавших щупальца готового к нападению осьминога. Вообще, внешний вид идола вызывал самые нехорошие ассоциации, тем более что вокруг были разбросаны человеческие кости. И вместе с тем, Макумба внушал мрачное почтение: создавалось впечатление, что он всё видит, всё слышит и, если надо, всех покарает.
Все аборигены пали ниц, кроме вождя и жреца, которые ограничились тем, что опустились на колени и смиренно склонили головы. Я поспешил последовать их примеру. Выдержав длительную паузу, которая значительно повысила градус владевшего всеми напряжения, жрец поднял голову, увенчанную своей церемониальной шапкой, и обратился к Макумбе с длинной и запутанной речью.
Не надо быть полиглотом, чтобы понять ее смысл. Обращения к божествам, как и к начальству, по содержанию всегда приблизительно одинаковы: сообщается, кто перед ним, за что благодарим, чего просим, и преподносится подарок, который может называться по-разному: жертва, взятка, «хлеб-соль». Последовательность действий в процедуре общения аборигенов с Макумбой нарушена не была, и после выступления жреца головы удава и крокодила были торжественно возложены на жертвенный камень.
Я думал, на этом все закончится, но оказалось, что нет.
– Подойди ближе, чужеземец, и вставь руку в рот Того, чье имя нельзя произносить! – приказал жрец Анан, повернувшись ко мне.
Стоящие вокруг туземцы смотрели с острым интересом, и на их раскрашенных лицах отражалось напряженное ожидание. Они наверняка знали, что сейчас что-то произойдет. Честно говоря, не надо иметь много фантазии, чтобы предположить, что произойдет с чужеземцем, сунувшим руку в разверстую пасть идола, олицетворяющего черные силы, довлеющие над племенем нгвама. И мне меньше всего хотелось это делать.
– Закон моего народа не позволяет мне, чужеземцу, вставлять руку в рот великому божеству, – сказал я. – Этот жест уважения первым должен сделать великий жрец, положив в рот покровителю народа нгвама какой-либо дар, например, этот замечательный банан.
Но жрец Анан не собирался следовать моему совету. Глаза его злобно заблестели.
– Чужеземец вставит руку в рот Тому, чье имя нельзя произносить! – угрожающе повторил жрец.
Стоящие за его спиной «скелетные» воины выдвинулись вперед. Острия копий нацелились мне в грудь.
Тогда я повернулся к вождю Твала.
– Вождь, мой Президент запрещает так поступать со святыми чужих народов! Ты своими ушами слышал его гневный голос. Гость не может совать руки в рот великому божеству! Первым это должен сделать жрец!