Белая акула

Пилот повернул аппарат, и, когда свет скользнул по дну, на ковре из рыхлого ила возникла груда искореженного черного металла. Форму ее невозможно было распознать: некоторые части, видимо, раздавлены, другие – разорваны и скручены.

– Похоже на кучу хлама, – уточнил Уэббер.

– Ну да, но какого? Что это было?

Пилот передал свое положение на второй батискаф, а потом опустился: днище аппарата легло на ил.

Металлическая груда простиралась в стороны слишком далеко, и прожекторы не могли осветить ее полностью. Пилот сфокусировал все десять тысяч ватт на одном ее конце и начал перемещать луч фут за футом, изучая каждую новую часть и, словно при сборке картинки-загадки, пытаясь совместить их, чтобы получилось объяснимое целое.

Уэббер не предлагал помощь, зная, что не в состоянии сделать что-либо полезное. Он фотограф, а не инженер. По его представлениям, эта куча стали с равным успехом могла оказаться локомотивом, колесным пароходом или самолетом.

Пока Дэвид ждал, он почувствовал страх перед возвращением. Они находились в этой штуке уже пять часов; по крайней мере еще три часа потребуется, чтобы вернуться на поверхность. Он замерз, проголодался и хотел отлить; а больше всего ему необходимо было двигаться, делать что-то. И убраться отсюда к черту.

– Давай забудем про все это, – предложил он, – и всплывем.

Перед тем как ответить, пилот выдержал долгую паузу. Наконец он повернулся к Уэбберу и сказал:

– Надеюсь, у тебя осталось достаточно пленки.

– Зачем?

– А просто мы нашли кое-что денежное.

6

Пилот вызвал второй батискаф и поставил его в пятидесяти ярдах от себя, за устланным обломками местом. Четыре прожектора выдавали вместе двадцать тысяч ватт, и они могли видеть участок почти целиком.

– Ну? – ухмыльнулся пилот.

– Что ну?

– Ну, что это?

– Откуда мне знать, черт побери? – отрезал Уэббер. – Послушай, я замерз, устал и хочу выпрямиться. Сделай одолжение, прекрати...

– Это подводная лодка.

– Точно? – Уэббер приник к иллюминатору. – С чего ты решил?

– Смотри, – показал пилот. – Руль глубины. И вот, это должна быть труба шнорхеля[3].

– Ты думаешь, атомная?

– Нет, не думаю. И даже уверен, что нет. Похоже, она стальная. Смотри, как окисляется – очень медленно, ведь на глубине почти нет кислорода, но все же окисляется. К тому же она невелика, и кабели дерьмовые, древние. Кажется, мы имеем дело со Второй мировой войной.

– Второй мировой?

– Ага. Но попробуем подойти поближе. Пилот что-то сказал в микрофон, и по команде батискафы почти незаметно поползли навстречу друг другу, приподнявшись над грунтом лишь настолько, чтобы не цеплять ил.

Осталось восемьдесят шесть кадров, и Уэбберу пришлось снимать экономно. Он пытался представить, как выглядела эта груда обломков до катастрофы, но разрушение было настолько полным, что он не понимал, каким образом кто-то может узнать в этом отдельные части корабля.

– Где мы? – спросил он.

– По-моему, над кормой, – ответил пилот. – Лодка лежит на левом борту. Эти трубы, должно быть, кормовые торпедные аппараты.

Они миновали одно из палубных орудий, и, поскольку оно действительно на что-то походило, Уэббер истратил пару кадров.

Подойдя к зияющей ране в борту корабля, они увидели на иле в нескольких футах от пробоины пару туфель, как будто ждущих, когда их снова наденут на ноги.

– Где парень, который их носил? – заинтересовался Уэббер, снимая туфли в разных ракурсах. – Где тело?

– Должно быть, съели черви, – произнес пилот. – И еще крабы.

– Кости и все остальное? Черви едят кости?

– Нет, но море ест. Глубина и холодная соленая вода растворяют кости... Химия. Море ищет кальций. Раньше я хотел, чтобы меня похоронили в море, но теперь – нет. Мне не нравится идея стать ленчем для этой погани.

Приблизившись к носу подлодки, они увидели еще несколько распознаваемых предметов: котлы из камбуза, раму от койки, радио. Уэббер все сфотографировал. Он наводил одну из камер, когда на границе поля зрения заметил нечто похожее на букву алфавита, выписанную на стальной плите.

– Что это? – спросил он.

Пилот развернул батискаф и медленно двинулся вперед. Глядя в иллюминатор, он вдруг бросил:

– Есть! Мы опознали ее.

– Правда?

– Во всяком случае, принадлежность. Это U на обшивке боевой рубки. U-boot[4].

– U-boot? Ты хочешь сказать – германская?

– Была. Но только Богу известно, что она делала так далеко к югу от основных коммуникаций.

Пока пилот понемногу продвигал батискаф к носу подводной лодки, Уэббер снял букву U в разных ракурсах.

Когда они достигли носовой оконечности, пилот выключил мотор, и батискаф завис.

– Вот почему она утонула, – пояснил он, концентрируя свет на огромной дыре в палубе. – Ее раздавило.

Листы палубы были загнуты внутрь, их края закручивались, словно от удара гигантского молота.

Делая очередной снимок, Уэббер почувствовал, что обливается потом: он представил себе ту минуту полустолетием раньше, когда люди на лодке вдруг поняли, что должны умереть. Он услышал рев водяного потока, крики, ощутил замешательство, панику, давление, нехватку воздуха, агонию.

– О боже... – вырвалось у Уэббера.