Белая богиня

Истинно поэтическое творчество подразумевает такую таинственную настроенность и озаренность разума, что, благодаря цепочке таких вот случайностей, он может формировать слова в нечто живое — в стихотворение, которое начинает жить собственной жизнью (и она будет продолжаться, возможно, много веков после смерти автора), поражая читателей заключенным в нем волшебством. Поскольку источник созидательной силы поэзии — не научная образованность, а вдохновение (что бы ни говорили ученые), то почему бы не назвать источником его лунную Музу, поскольку это самый древний и самый общеупотребительный в Европе термин, определяющий источник вдохновения? Согласно древней традиции, Белая Богиня являет себя в людях — в жрице, пророчице, царице-матери. Ни один поэт, преданный Музе, не думает о самой Музе, но думает о женщине, в которой хотя бы частично воплотилась Богиня, в точности как аполлонийский поэт не может исправно исполнять свои функции, если не живет под властью монархии или квазимонархии. Поэт, подчиненный Музе, всегда искренне и всем сердцем любит, и эта истинная любовь есть для него воплощение Музы. Как правило, способность так влюбляться скоро покидает его, и, как правило, потому, что женщина теряется, почувствовав свою власть над влюбленным в нее поэтом, и отказывается от этой власти. Разочарованный, поэт уходит к Аполлону, который, по крайней мере, может дать ему свежие впечатления и духовные развлечения, и отрекается от себя в двадцать с небольшим. Однако тот, кто по-настоящему поклоняется Музе, умеет различать Богиню как высшее воплощение власти, славы, мудрости и женской любви и обыкновенную женщину, которую Богиня делает своей представительницей на месяц, на год, на семь лет или даже больше. Богиня вечна, и, возможно, ему снова удастся познать ее через другую женщину.

Влюбленный поэт не слеп к жестокости женщины, и многие поэты, поклоняющиеся Музе, безнадежно рисуют эту сторону ее натуры, когда их любовь остается безответной:

— На пути из Святой Земли,На дороге из Вальсингама,Не повстречал ли ты ту,Которая дорога мне?— Много девушек мне встречалось:

Шли туда и оттуда,И какая из них твоя,Теперь угадать мне трудно.— Она не светла, не темна,Но как небеса прекрасна,В красоте и ангелам с нейСостязаться, увы, напрасно.

— О, я встретил светлую деву —Словно ангел Господа Бога:Как нимфа или царевнаСтояла она у порога.— Ушла и меня одного,Как незнакомца, оставила,А когда-то души во мне

Эта дева не чаяла.— Отчего же она решилаОставить тебя одного,Если больше в целой ВселеннойНе любила так никого?— Я любил ее молодым,Но старость ко мне грядет.

Любовь не яблоня на ветруИ не упавший плод.

(Перевод А. Шараповой)

Надо сказать, что поэт, совершивший паломничество в Вальсингам к средневековой святой покровительнице влюбленных Марии Египетской, всю свою жизнь обожал одну женщину, и теперь он стар. А она не постарела. Почему? Потому что он писал скорее о Богине, чем о земной женщине. Или возьмем Уайетта:

Они бегут меня, но ведь я помнюВ моем покое ножки их босые…

Он пишет: "Они бегут меня", — а не: "Она бежит меня". Потому что имеет в виду тех женщин, которые одна за другой были освещены для Уайетта лунным лучом, повелевавшим его любовью — как Анна Болейн, впоследствии несчастная жена Генриха VIII.

Пророк типа Моисея, или Иоанна Крестителя, или Мохаммеда, вещая именем мужского божества, говорит: "Так сказал Бог!" Я не пророк Белой Богини и никогда не посмею произнести: "Так говорит Богиня!" Но с тех пор, как на свете появилась поэзия, поклоняющиеся Музе поэты обычно с любовью говорят: "Во всей Вселенной нет никого выше Тройственной Богини!"