Белая гвардия

Мазур ухмыльнулся про себя. В жизни Папы, кроме властолюбия и неустанной заботы о европейских счетах, была еще одна пламенная страсть — к синеглазым блондинкам фотомодельного облика. В противоположность иным коллегам по ремеслу, принуждения он не применял и скупостью не страдал, так что с личной жизнью у него складывалось наилучшим образом. Эта фемина, как быстро докопался Лаврик, прилетела сюда корреспонденткой от какого-то голландского журнала, попалась на глаза ребяткам полковника Мтанги (у него для таких дел была немаленькая спецгруппа) и оказалась девочкой практичной. Домик с бассейном, каждая собака тут знала, служил резиденцией официальным фавориткам (менявшимся, правда, раз в две-три недели) — а чуть подальше отсюда стоял еще и второй, в который Папа уводил прямо с приема приглянувшуюся красотку, чтобы показать коллекцию старинной бронзы древнего королевства Кванг. Выражаясь военным языком, скоротечный огневой контакт. Окружающие давно научились ничего не замечать. Правда, пару недель назад одна дуреха, оказавшаяся верной женой, очень быстро вылетела из домика как ошпаренная и порывалась устроить скандал, но Мтанга ее быстренько спровадил из резиденции — и, надо полагать, с извинениями напихал в сумочку неплохую компенсацию в виде радужных французских бумажек, потому что в иностранные газеты эта история так и не попала…

Поравнявшись с бассейном, Мазур приложил два пальца к козырьку фуражки. Красотка, оттопырив пухленькую нижнюю губку, надменно уставилась сквозь него, показывая всем видом, что здешний полковник для нее — не фигура. Мазур пошел дальше, ухмыляясь про себя: сплетни, похоже, не врали, и эта дуреха с трехзначным номером всерьез поверила, будто задержится здесь надолго…

Как всегда, попасть к Лаврику запросто оказалось невозможно: в прихожей встретил бесшумный лакей, как две капли воды похожий на его собственных, отправился доложить хозяину, очень быстро вернулся и с самым почтительным видом сообщил, что господина полковника просят пожаловать. Мазур, уже привыкший к этой халтурной пьесе из великосветской жизни, отдал ему фуражку и направился в кабинет.

Судя по открывшейся ему картине, Лаврик снова работал в поте лица — уж ему-то здесь приходилось вкалывать всерьез, не то что остальным. На столе у него красовался роскошный японский транзистор с выдвинутой на всю длину никелированной антенной, Лаврик не сводил с него глаз, слушая с величайшим вниманием, прижавшись грудью к краешку стола, порой делая пометки на большом листе бумаги. Глаза за стеклышками легендарного пенсне поблескивали прямо-таки хищно — знакомая картина, зовущаяся «Лаврик на тропе войны». Не глядя, он показал Мазуру свободной рукой на ближайшее кресло, сунул в рот сигарету и вновь приник к приемнику.

Мазур от нечего делать прислушался. Неизвестный оратор вещал по-французски — Мазур мог определить с дюжину европейских языков, хотя ими и не владел. Со скандинавскими он сел бы в лужу, но без всякого труда мог отличить французский от итальянского или немецкий от испанского.

Чуточку визгливый, чуточку истеричный голос то взлетал до дурной патетики, то становился тихим и доверительным. В конце концов он едва ли не во всю глотку выкрикнул короткую фразу, и настала тишина.

Шумно отодвинув кресло и отшвырнув карандаш, Лаврик лениво выругался.

— Мукузели? — спросил Мазур.

— Ага. Вещает и пророчествует, народный печальник хренов… Джину хочешь?

— Да куда ж от него тут деться… — сказал Мазур сговорчиво.

Лаврик обернулся к двери, позвал:

— Жанна!

В мгновение ока появилась почти идеальная копия Мазуровой горничной — кружевной передничек, походочка манекенщицы, улыбка на сорок четыре зуба. Лаврик что-то сказал, и она принесла из холодильника в углу (до которого было всего-то шага четыре) неизменную бутылку джина, вазочку с кубиками льда и стаканы, после чего по небрежному жесту Лаврика улетучилась.

— По-моему, это и называется — буржуазное перерождение, — сказал Мазур, бросая к себе в стакан позвякивающие кубики льда. — Мог бы и сам дошлепать, не эксплуатируя африканский пролетариат.

— Иди ты, — сказал Лаврик, широко ухмыляясь. — Хочется же раз в жизни пожить натуральнейшим белым сахибом. Чует мое сердце, что этакая курортная благодать выпала в первый и последний раз. Потом опять придется ящериц без соли жевать…

— Уж это точно, — сказал Мазур. — Слушай, тут ко мне Мтанга только что заявился и открытым текстом предлагал…

Лаврик выслушал его, не задав ни одного вопроса. Пожал плечами:

— Вот и пойми тут, продался он американцам и грандиозную провокацию готовит или в самом деле хочет спрятать Папу на месячишко ради пущего спокойствия. Вообще-то, если он старается исключительно для себя, идея недурная. Папа во всем блеске орденов и лампасов, но с рукой на перевязи, категорически не смотрится в роли Отца Нации… А террористы, которым придется притормозить этак на месячишко, и в самом деле могут занервничать, внимание к себе привлечь…

— Слушай, — сказал Мазур, — а тебе не приходило в голову, что Мтанга сам все эти номера откалывает?