Белая львица

Когда он стоял там, наверху, на полигоне, в окружении невидимых овец и все вдруг кончилось, в голове не было ни одной четкой мысли. Он знал, что Виктор Мабаша мертв, что сам он тоже убил человека и что Коноваленко опять скрылся, утонул в кромешной белизне. Сведберг и Мартинссон вынырнули из тумана как собственные бледные призраки. На их лицах он прочел тот же ужас, что обуревал его самого: ведь кругом мертвецы. Хотелось и бежать куда глаза глядят, чтобы никогда не возвращаться, и броситься в погоню за Коноваленко. Те минуты запомнились ему как бы со стороны, будто он не имел к ним прямого касательства. Там был другой Валландер, и этот другой Валландер размахивал оружием. Не он, а тот, кто волей случая им завладел. Только когда велел Мартинссону и Сведбергу не вмешиваться, а потом, оскальзываясь, спустился вниз по склону и очутился один в тумане, он стал мало-помалу осознавать, что произошло. Виктор Мабаша мертв, убит выстрелом в лоб, как Луиза Окерблум. Толстяк дернулся и вскинул руки. Он тоже мертв, застрелен им, Валландером.

Из горла вырвался крик — одинокий человеческий вопль среди тумана. Возврата нет, думал он в отчаянии. Я пропаду в этом тумане, как в пустыне. Когда он рассеется, меня уже не будет.

Он попытался собрать крохи рассудка, которые, кажется, еще сохранились. Вернись, думал он. Ступай назад, к убитым. Там твои коллеги. Сообща вы найдете Коноваленко.

Потом Валландер зашагал прочь. Не мог он повернуть обратно. Если он еще что-то должен, так это искать Коноваленко, при необходимости убить его, но лучше схватить и передать Бьёрку. После этого он будет спать, а когда проснется, кошмар уйдет. Нет, неправда. Кошмар останется. Застрелив Рыкова, он совершил поступок, от которого не избавится никогда. Значит, в любом случае надо искать Коноваленко. И он смутно угадывал, что уже сейчас ищет способ искупить смерть Рыкова.

Коноваленко где-то здесь, в тумане. Может быть, совсем рядом. От бессилия Валландер наугад выстрелил в белизну, словно пытаясь разорвать туман. Отвел со лба потные, липкие волосы. Рука окрасилась кровью. Должно быть, поранился, когда выстрел Рыкова разнес стекла на Мариягатан. Он посмотрел на себя — одежда в крови. Кровь капала на песок. Он стоял неподвижно, ждал, когда успокоится дыхание. Потом двинулся дальше. По следам Коноваленко на песке. Пистолет сунул за пояс. Дробовик снял с предохранителя и держал наготове, обеими руками на уровне бедра. По следам он догадался, что Коноваленко спешил, чуть ли не бежал. Он тоже ускорил шаг, шел по следу, как собака. Плотный туман внезапно вызвал у него ощущение, будто он стоит на месте, а песок движется. Одновременно он увидел, что Коноваленко останавливался, — должно быть, огляделся, а потом сменил направление. След вел теперь назад, вверх по склону. Как только Коноваленко выйдет на траву, след уже не различишь, подумал Валландер. Вскарабкавшись на косогор, он сообразил, что находится на восточной оконечности стрельбища. Остановился и прислушался. Далеко позади завыла, удаляясь, сирена. Потом совсем рядом заблеяли овцы. И опять тишина. Он пошел вдоль забора на север. Ведь забор был единственным ориентиром. В любую минуту из тумана может вынырнуть Коноваленко. Валландер попытался представить себе, как это — получить пулю в голову. Но не смог. Сейчас смысл его жизни заключался в том, чтобы идти вдоль забора, и все. Где-то затаился Коноваленко, с оружием в руках, начеку, и убить он намерен именно его, Валландера.

Когда Валландер вышел к шоссе на Сандхаммарен, вокруг по-прежнему был только туман. За дорогой вроде бы маячил силуэт лошади, неподвижной, настороженной.

Он помочился прямо посреди шоссе. Услышал, как поодаль, по дороге на Кристианстад, проехала автомашина.

Он зашагал в сторону Косеберги. Коноваленко исчез. Опять скрылся. Валландер шел куда глаза глядят. Легче идти, чем стоять. Как было бы замечательно, если б из этой белизны ему навстречу вышла Байба Лиепа! Но там никого не было. Только он сам и сырой асфальт.