Белая Мария

Первое письмо из леспромхоза «Красная звезда» он написал в газету — в Москве выходила газета на польском языке. Писал, что нужно создать польскую армию, потому что от Великих Лук до родины ближе, чем от Тобрука[57]. Армию создали[58], поэтому следующее письмо он отправил Ванде Василевской[59]. Вначале написав начерно, на обороте плаката. Плакат призывал советских граждан и гражданок, патриотов и патриоток овладевать военным ремеслом. В письме он рассказывал о себе. Закончил Варшавский политехнический, участвовал в обороне Варшавы, подхорунжий запаса. Об отце, Вацлаве Вислицком, депутате сейма всех пяти довоенных созывов, не упоминал. Просил Ванду Василевскую взять его в армию.

Его взяли.

Ну вот, я еду, написал он матери в поселок Красный строитель.

На дорогу ему выдали полторы буханки хлеба, благодаря чему он смог послать ей буханку, которую получил по карточкам[60], плюс карточки на сахар. Не забудь, добавил, переделать себе мои зимние вещи.

Он писал отовсюду. Десятки писем, все — матери. Все сложенные треугольником или в прямоугольном конверте размером с визитную карточку. С почтовым штемпелем «просмотрено военной цензурой»[61].

Через несколько часов в путь, движемся на запад.

Отправил тебе посылочку с сахаром.

Пишу неразборчиво, потому что лежу. У меня выскочил чирей, очень неприятная штука.

(Его повысили; теперь, как офицер по политико-воспитательной работе, он должен был воспитывать солдат в духе «любви к родине, ненависти к извечному врагу Германии и искренней дружбы с Советским Союзом и Красной армией».)

Посылаю тебе сало, немножко сахару, баночку консервов и кусок мыла.

Пишу в деревенской хате, за окном палисадник, артиллерии не слышно, мы теперь немного дальше от фронта. Передо мной лежит большая красная книга «Deutsche Post Osten» — варшавский телефонный справочник. Я его нашел в глубоком блиндаже, несколько дней назад тут еще были немцы. Есть знакомые фамилии: Вислицкий Феликс, Langiewiczastr., 5 — значит, у него в Варшаве в 1942 году был телефон? Черняков Израиль Адам, Eisgrubenstr., 20…

Я подумываю уйти из политического аппарата и стать обыкновенным офицером. Эта работа приобретает какой-то специфический характер — не так я ее себе представлял. Малярия никак не отвязывается. Короткий приступ — и потеря сил на целые сутки.

Пишу ночью, с Волги. Мне понравилась одна девушка. Сам не знаю, как сказать: девочка, женщина или офицер. Очень понравилась. Такой маленький младший лейтенант — двадцатилетняя варшавская девочка, раненная на фронте.

Я все еще в Политуправлении. Хочу перейти в полк — и не хочу.

Можешь себе представить, люди сейчас говорят: какое счастье, что меня сослали в Сибирь или в Коми[62], наша семья хоть жива осталась.

Весна. Холодная, но бывают и теплые, солнечные дни. Уже есть почки на деревьях. Только разбитые танки и разбросанные снаряды чернеют на полях.

Аисты и вереницы диких гусей. Одна беда. Пропала салфеточка с Буддой от Оли — не могу понять как. Ужасно жалко.

Я в госпитале. Густой лес, птицы, торфяное болотце. Несколько палаток между деревьями. Хоть бы сказали, что со мной, и чтоб эти приступы не повторялись.

С сержантом, который поехал за печатными машинами, послал тебе ¾ банки с нетопленым маслом, немного сахару и два куска мыла.

Коротко: идем вперед. Пишу уже с нашей земли. Уже везде поляки, уже нет этих огромных русских печей…

(Указания для политработников в связи с вступлением на родную землю.

Одному из офицеров поручить звонить в колокола, другому — поднимать национальный флаг.

Встречу с приветствующим населением превратить в совместный митинг, на митинге должен выступить боевой офицер, хорошо владеющий польским языком. Закончить «Присягой»[63].

Не следует:

устраивать пьянки

заводить знакомства с женщинами легкого поведения

совершать оптовые закупки

шляться по ночным заведениям

Рекомендуется: на заборах, домах и автомобилях делать надписи; пример: «Враг на Западе — друг на Востоке!»)

В лесах видимо-невидимо солдат. На полях видимо-невидимо васильков и маков. Рядом с лошадьми бегают жеребята, такие веселые, счастливые.

Война разрушила дома, выбила стекла, снесла крыши, но платья и прически у девушек — 39-й год. Я видел одно платье из такого же материала, как последнее Олино, коричневое в горошек, только это было розовое.

Видел Майданек — этот лагерь смерти. И печи, где сжигали людей, и газовые камеры. Печи еще полны горячих и дымящихся испепеленных останков, черепов… В люблинском Замке[64] камеры, в которых лежат убитые — в пять слоев, один на другом.

Вопрос от населения: правда ли, что вы не будете хоронить поляков вместе с евреями? — и удивление, что хоронить будем вместе.

А лето жаркое и прекрасное…

12. Родственники

У поручика была тетя Стефания, родная сестра матери, и дядя Юзеф, ее муж.