Белая ночь

— Мне так и не удалось защитить их. Как бы я ни… — она осеклась и тряхнула головой. Голос ее снова обрел уверенность. — Анна проследит, чтобы с ними все было в порядке.

Секунду я смотрел на нее, и она спокойно смотрела на меня — в точку над моими бровями, избегая встречаться со мной взглядом.

— Анна для вас что-то значит? — спросил я.

— Насколько это вообще возможно для кого-либо, — сказала она. — Она проявила доброту ко мне, хотя ее никто не обязывал. Она не имела в этом никакой корысти. Она достойный человек.

Я внимательно смотрел на нее. Я давно уже работаю — и профессиональным чародеем, и профессиональным сыщиком. Работа чародея чертовски полезна и увлекательна, но она совершенно не обязательно учит вас разбираться в людях. Гораздо больше она учит вас разбираться в себе.

Зато работа сыщика целиком состоит из анализа чужих характеров. Ты разговариваешь с людьми, задаешь им вопросы, выслушиваешь их ложь. Большинство дел, с которыми приходится разбираться сыщику, буквально напичканы ложью. Я навидался лжецов всех видов, размеров и цветов. Я набрался лжи большой, маленькой, чистой, глупой — какой угодно. Хуже всего, когда ложь молчалива — или представляет собой правду, в которую подмешано чуть-чуть обмана. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы она прогнила до основания.

Хелен не лгала мне. Она могла быть опасной, она могла заниматься черной магией, чтобы отомстить кому-то, могла быть холодной и бездушной — но она ни на мгновение не пыталась скрыть этого или отрицать того, что случилось.

— О Господи, — тихо сказал я. — Вы не знаете.

Она нахмурилась — а потом лицо ее дрогнуло и побелело.

— Ох, — она закрыла глаза. — Ох, Анна. Бедная дурочка, — не прошло и секунды, как она открыла глаза. — Когда? — спросила она, прокашлявшись.

— Несколько часов назад. В гостиничном номере. Самоубийство.

— А остальные?

— В безопасности. В убежище и под охраной, — я сделал глубокий вдох. — Я должен знать точно, Хелен. Если они вам правда не безразличны, прошу вас, помогите мне.

Она кивнула, глядя в никуда.

— Ради них, — сказала она. И посмотрела мне в глаза.

Феномен заглядывания в душу — вещь, достаточно загадочная. До сих пор никому точно не известно, как он действует. Лучшие описания этого явления скорее поэтические, нежели научные.

Глаза — окна человеческой души.

Позвольте чародею заглянуть вам в глаза — и вся ваша суть окажется для него открыта. Каждый воспринимает это по-своему. Рамирес как-то говорил мне, что слышит это как мелодию, соответствующую тому, в чьи глаза он смотрит. Другие видят в чужой душе серию застывших изображений. Боюсь, что в моем случае заглядывание в душу носит самый непредсказуемый и запутанный характер из всех, о которых мне приходилось слышать. Я вижу другого человека в виде символов и метафор, иногда в объеме и со стереозвуком, иногда расплывчато, с едва слышным шепотом.

Однако и тот, в кого ты заглядываешь, получает взамен отличный обзор твоей души. Какие бы вселенские силы ни заправляли этим процессом, они явно решили, что игра в одни ворота здесь недопустима. Ты видишь других. Другие видят тебя — причем с той же устрашающей четкостью.

Для меня заглядывать кому-либо в глаза всегда рискованно. Пожалуй, тут меня поймет любой. Попробуйте сами: подойдите к кому-нибудь и, ничего не говоря, загляните ему в глаза. Секунду, или две, или три вы словно проваливаетесь куда-то. А потом вы сразу ощутите внезапный контакт, связь. Нормальный человек на этом месте неловко кашлянет и отвернется. Но чародей доведет все до конца.

С учетом всего этого мне не стоило удивляться тому, что, стоило Хелен заглянуть мне в глаза, как уже через секунду это приобрело до неуютного интимный характер и…

…и я стоял в Чикаго, в одном из парков на берегу озера. Парк Калюмет? Возможно. Я не видел домов за деревьями, поэтому не мог сказать наверняка.

Зато я видел семью Беккитов. Мужа, жену, дочь — девочку лет десяти-одиннадцати. Очень похожую на мать, женщину с морщинками в углах улыбчивых глаз и белозубой улыбкой, почти ничем не напоминавшую ту Хелен Беккит, которую я знал. Впрочем, это была она.

Они приехали сюда на летний пикник. Солнце клонилось к закату, и они возвращались к своей машине. Мать и отец шли по обе стороны от девочки, держа ее за руки.

Я не хотел видеть того, что произойдет. Но и выбора у меня не оставалось.

Стоянка. Шум подъезжающей машины. Приглушенные ругательства, страх, а потом машина вильнула с дороги, и из заднего, опущенного окошка грянули выстрелы. Визг. Кто-то бросился на землю. Большинство — включая Беккитов — оцепенели от неожиданности. Новые выстрелы, громче первых, послышались в считанных футах от меня.

Я оглянулся через плечо и увидел совсем еще молодого Марконе.

В те времена он носил еще не костюм. Тогда он носил джинсы и черную кожаную куртку. Волосы у него тогда были длиннее, слегка растрепанные, и на подбородке его темнела щетина, которая должна была, по идее, нравиться девицам, мечтавшим общаться с плохими мальчиками.