Когда я делаю второй шаг в сторону бассейна, влажная жара Южной Флориды практически душит меня. Восходящее солнце придаёт песку невероятные мягкие оттенки голубого и розового, изогнутый белый забор обрамляет тропинку. Прямо сейчас мир похож на картинку. Слишком совершенный, чтобы быть правдой. Тёплый песок под моими ногами. Я иду, и следующее, что попадает в поле моего зрение, помимо океана, — Мариса, сидящая на берегу. Её темные волосы развеваются в раннем утреннем бризе. И это — это как картина. Мое грёбаное сердце немного дергается от усилий, и я еле слышно ругаюсь, пока пробираюсь через песок. Когда я останавливаюсь позади неё, она не оборачивается. Хотя я знаю, что она видит мою тень.
— Привет, — говорю я, запихивая руки в карманы.
— Привет, — она не шевелиться, даже с учетом того, что сейчас волосы хлещут её по лицу.
Вздыхая, я шлепаюсь на песок рядом с ней. Волна мчится вперёд и омывает подошвы моих ног, она почти такая же тёплая, как в ванне. И, внезапно, я снова хочу ощутить себя ребенком, пишущим своё имя на влажном песке. Я не уверен, что это за практически полузабытое чувство, особенно, когда оно направлено на женщину. Забавно, как быстро это произошло — забыть такое нежелательное чувство. Хотя Мариса — это, бл
— Послушай, — произношу я, — Мне… мне жаль, ладно. Я просто… — я вздыхаю и прикасаюсь кончиками пальцев к её спине. — Я плох в этом дерьме: чувствах и всём таком.
— Я думала, что могу делать это с тобой, — шепчет она, сердито смахивая слёзы, струящиеся по её щекам. — Я думала, что просто смогу, ну, ты понимаешь, трахаться с тобой. Я имею в виду, повеселиться и только, я знаю, что ты — игрок. Я никогда не предполагала, что у меня появятся чувства к тебе.
— Детка, ну, ладно, ты должна знать, что у меня тоже есть чувства к тебе? — я наклоняю голову вниз, обхватывая её за подбородок, приподнимая её лицо. — Мариса, ты понимаешь, что в этом что-то есть, верно? — она пристально смотрит на меня, и я клянусь Богом, её глаза такие же голубые, как и этот грёбаный океан прямо передо мной, и такие же глубокие. Такие же глубокие… — Боже, я облажался.
— Я просто не хочу быть той девочкой — худшей из худших. Я никогда не была такой девочкой.
— О чём ты говоришь?
— Глупой девочкой.
— Дерьмо, ты не…
Она прищуривается, и неискренний смех соскальзывает с её губ.
— Нет? Что-то по-другому со мной?
— Конечно же, — я обхватываю её щеку и улыбаюсь, поскольку чувствую что-то волнующее в глубине моего маленького циничного сердца. Там немного жизни, которую только она знает, как вытащить на поверхность, и не важно, как бы сильно я не старался победить это, я не могу. — Я же говорил тебе, что ты другая.
— Слова, Джастин. Я чувствую, что всё это — слова. В конце концов, ты — автор романов. Ты усовершенствовал искусство слова, — она смеется. — Если честно, то я думаю, что влюбилась в тебя ещё до того, как встретила. Я влюбилась в твои слова, — она качает головой. — Как я так облажалась? Влюбиться в рок-звезду — звучит как самая идиотская вещь, которую только можно сделать, но я начинаю думать, что, возможно, влюбиться в писателя в тысячу раз хуже. Они зарабатывают на жизнь, заманивая нас своими словами, делая самую абсурдную ложь правдоподобной.