Белая субмарина: Морской волк 4-6

– Здорово! – восхищенно говорит Мазур. – Мы их как вальдшнепов на охоте!

– Лежи! – одергиваю его вниз.

И пуля пролетает буквально в сантиметре от моей головы! Вот самка собаки – у них там еще один снайпер есть?

– Орел-один, он от тебя на два часа, полтораста, камень с острой вершиной! Орел-ноль, видите?

– Вижу, сейчас прижмем!

И с перевала бьют оба наших пулемета. Трассирующими, указывая мне цель. Вижу за камнем шевеление, стреляю. Туда же лупят и Валька, и Мазур со Скунсом, и даже кто-то с того склона. Пять или шесть снайперов, два пулемета – да сдохнешь же ты наконец? Нет, высовывается рука с белой тряпкой, и встает фриц. Тот из дозорных, кто уцелел.

Совершенно неожиданно гремит выстрел «фузеи», и сразу за ней щелчок СВД. Это последний, седьмой фриц, отползая назад, попал на глаза Пилютину. Осторожный был, гад – так Петр Егорыч всадил бронебойную в камень над его головой, осколки брызнули – фриц дернулся, и тут уже Булыгин не зевал. Всё, пятнадцать готовы, и один кандидат в «языки».

С перевала скатываются двое наших. И еще двое идут к тушкам на тропе – убедиться, что все готовы, собрать трофеи. Мы прикрываем – мало ли, кто-то окажется недобитым или притворившимся, особенно из пулеметчиков? Сдающийся фриц стоит на месте… а вот рука с тряпкой у него кажется странно длинной!

– Орел-ноль, у него что-то в руке под полотенцем!

– Вижу! Наших предупредил. Знакомо уже.

Двое, не доходя до немца, останавливаются метрах в пятидесяти и что-то кричат. Да, повезло же Сидорчуку с лодки, у которого батя в ГСВГ служил, так что будущий старший мичман еще пацаненком бойко шпрехал зи дойч. Мне же архисрочно надо изучать… вот только боюсь, не успею уже до победы, а там мой английский куда как востребованнее окажется. Но понять можно по действиям немца: «Встать спиной ко мне! А теперь брось тряпку!»

Немец бросает. И у него в руке оказывается граната-«колотушка» с деревянной ручкой. Будь «яйцо», я мог бы и не заметить. Но теперь у фрица шансов нет – кинуть гранату за полсотни метров по склону вверх, не под силу и олимпийскому чемпиону. И горит запал у этих «колотушек» образца двадцать четвертого года дольше, чем у наших, до шести секунд – и надо не просто разжать руку, как у нас, отпуская рычаг, а хорошо дернуть за шарик на конце ручки, воспламеняя терку, как на спичках – да еще стоя спиной и понимая, что как только повернешься, то сразу словишь пулю. Немец дураком не был – оценив ситуацию, он кидает гранату, как палку, перед собой. И поднимает руки еще выше.

Спускаюсь вниз, оставив Вальку с Мазуром на позиции – отдав свою гарнитуру. Надо же узнать, откуда эти фрицы взялись, и сколько их там еще впереди.

Немец оказался унтером. Молодой еще парень, лет чуть за двадцать, крепкий, но не перекачанный, самое то для спецуры. И оружие у него не МП, а обычный маузер-98, даже не снайперка – но стрелял метко, чуть не убил! Скунс – Серега Куницын, из местных – за переводчика, Бородулин тоже подошел. А фриц поначалу пытался качать права, вякая что-то про Женевскую конвенцию и правила обращения с военнопленными.

– Слушай, дойч, я воюю с вами уже больше года. И такого насмотрелся, что вы делали на нашей земле, считая нас за недочеловеков – что с чистой совестью могу порезать тебя на ремни, если захочу. Это вам сейчас надо конвенции соблюдать – потому что мы тех, кто с нашими зверствовал, в плен не берем. А мы имеем законное право с вами сполна расплатиться за унтерменшей! Куницын, переведи!

Вернулись наши, посланные за трофеями. Принесли два МГ-42, рацию, снайперку (жаль, оптика разбита, но ничего, что-нибудь после подберем и пристреляем), офицерскую полевую сумку, и кучу окровавленных «зольдбухов». На вопрос, были ли живые, один из бойцов показал штык «калаша». Четверо вроде дышали еще, но тяжелые, чего с ними возиться? Это немца сломало окончательно – ну вот, а еще героя из себя строил, до чего приятно иметь дело с разумным человеком, для которого дорога собственная жизнь! Что ж ты гранату хватал, чудик? Боялся, что русские будут пытать? Не будем – если, конечно, скажешь нам правду. А если не скажешь, то придется развязывать тебе язык, нам самим неприятна эта грязная работа – но надо, сам понимаешь. Вот только после тебя проще будет пристрелить – или ты сам сдохнешь, в процессе – а мы пойдем дальше. И если у нас из-за отсутствия информации возникнут проблемы – то тебе-то уже будет всё равно.