Белая тайга

На дачном участке росла клубника, которая часто занимала мысли Леночки. Вот и сейчас, стоя на крыльце и хитро поглядывая по сторонам, и убедившись, что Олимпиада Савельевна её не видит, девочка тихонько перескочила три ступеньки вниз и прошла к грядкам. Так было всегда: стоило бабушке отвлечься, как внучка, решив немножко побаловать себя, уже срывала спелые ягодки и с нескрываемым удовольствием отправляла их в рот одну за одной, смачно пережёвывая.

Отвлёкшись от приготовления обеда, Олимпиада Савельевна заметила в окне, как Лена, затаившись, сидит в грядках с клубникой, срывая самые крупные красные ягоды.

Бабушка вышла из кухни и направилась к крыльцу. На стене одной из комнат дачи висел большой портрет Константина Ивановича. Каждый раз, проходя мимо, Олимпиада Савельевна бросала еле заметный взгляд в его живые блестящие глаза, полные нежности и заботы. Она всегда ощущала его незримое присутствие рядом.

– Ленка! Ты чего там делаешь? Опять клубнику ешь? Я деду собиралась в больницу отвезти! Поди, самую крупную там выбираешь! – крикнула бабушка внучке.

– Дед всегда мне говорил – ешь самую крупную, самую красивую! – ответила девочка, радуясь очередной заброшенной в рот ягодке.

Речь шла о Павле Феофановиче, которого все называли Пал Феофаныч. После войны бабушка, овдовевшая в сорок третьем и оставшаяся одна с двумя маленькими детьми, вышла за него замуж. Говорили, что он был другом Константина Ивановича. Леночку Пал Феофаныч очень любил и всегда, как видел её, дарил большую шоколадку «Алёнка». Но клубнику Леночка, видимо, любила больше всяких шоколадок.

А радио на кухне продолжало играть: «только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза…».

Великолукская наступательная операция. 17 января 1943 года. Части 44-й лыжной бригады ведут бои в населённом пункте Донесьево, располагающемся в десяти километрах к юго-западу от Великих Лук.

Сегодня в небе не летают самолёты. Видимость всего пятьсот метров, не больше. Виднеются размытые, чёрные, страшные очертания разрушенных домов. Оглушающая, мёртвая тишина. Колючий снег больно щиплет кожу.

Глаза чуть приоткрыты. Сквозь густую туманную дымку проглядывает серое небо. Чувствуется резкий и едкий запах пороха. И снег. Белый снег. Кругом один снег, окрашенный молодой кровью.

«Липочка, Томочка, где вы?..»

уже неслышно было от засохших губ. Глаза закатывались, увидев в последний раз слабый проблеск солнца. Рук и ног не чувствовал. Их больше не было. Потерял сознание…

«Что я скажу твоим домашним, как встану я перед вдовой? Неужто клясться днём вчерашним…» – стихи Булата Окуджавы возвращали Олимпиаду Савельевну в кошмарные воспоминания того дня, когда она узнала, что её любимого Кости больше нет. Всё померкло вокруг. И тогда ей казалось, что жизнь окончена. Но нет, она продолжалась в двух маленьких детях, которые носили его фамилию.

– Мы командира нашего похоронили во время затишья в деревне Донесьево, это километрах в десяти от Великих Лук. Костя на мине подорвался… Первым шёл с разведкой и наш отряд спас своей гибелью… Без рук и ног часа четыре кровью истекал… Потом снова бои начались. Ну, теперь уж мы им за командира мстили… Великие Луки в тот же день, семнадцатого января сорок третьего и освободили,

рассказывали сослуживцы, склонив головы.

В финале радиопередачи заиграл марш «Прощание славянки». Руки Олимпиады Савельевны резко задрожали и выронили кухонный нож на скатерть.

Перед глазами вновь поплыли воспоминания: вокзал, поезд, крепкий поцелуй… Такой крепкий, какого прежде никогда не было. И взгляд… Взгляд, который невозможно было забыть, который мог оказаться последним… и действительно стал последним. Почти лихорадочные объятия, из которых невозможно было выпустить. Невозможно было отпустить…

Женщина прикрыла тонкими пальцами рот, пытаясь сдержать подкатывающий к горлу спазм, знакомый ей с того самого дня, когда она узнала о гибели мужа. Но руки предательски тряслись всё больше, а воздуха в лёгких становилось всё меньше. Олимпиада Савельевна горько заплакала.