Белая тигрица

Мы, бесшумно ступая, шли вдоль отвесной стены с узкими окошками, и я уже догадался, куда мы идем. Над нами были те самые четыре загадочных окна, за которыми любил скрываться барон Оорл.

— Сейчас я залезу и сброшу тебе веревку, — сказал Ольвин.

Я вспомнил человека в капюшоне, который спрыгнул чуть ли не на нас с Нарциссом.

— А ты здесь, оказывается, частый гость, Ольвин?

— Редкий, — усмехнулся он, но больше ничего не сказал.

Лез он уверенно, совершенно точно зная, за что можно зацепиться, и куда поставить ногу. По веревке кое-как залез и я.

Мы были в темной комнате, очертания предметов едва проступали, и ничего особенного я пока не заметил.

— Здесь можно говорить громко, — сказал Ольвин, — а вот свет зажигать не будем, мало ли что. Тут где-то были кресла… Садись, Мартин… Когда они приедут, мы постараемся спрятать Данаю в этих комнатах, сюда никто никогда не входит.

— А если не получится?

— Тогда тоже есть способ, но лучше об этом не думать…

Мы сидели в предрассветной темноте, тихой и тревожной, и всё было уже по-другому, как будто в другом мире или в другой жизни. Перевернулась страница, захлопнулась книжка, задвинулся ящик, закрылись дверцы шкафа…

Я обещал ни о чем не спрашивать, но то, что Ольвин как-то связан с бароном, было ясно и без вопросов.

— Ты удивлен?

— Наверно, нет. У меня какое-то странное состояние, словно всё не со мной происходит.

— А у меня, к сожалению, нет. Все ясно, четко и выпукло.

— Хочешь, я тебе скажу, что я думаю… если только ты не рассердишься.

— Мартин, разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?

— По-моему, она тебя все-таки любит.

— Это уже что-то из твоих сказок!

— Вовсе нет. Я вас видел там, у озера. Я видел, как она на тебя смотрит! И ты сам…

— Послушай, от тебя нигде нет спасенья!

Я смолк на полуслове. Я опять был изобличен. Он смеялся!

— Все равно это так, — сказал я, смущенно прокашлявшись.

— Откуда ты только свалился на мою голову?

Рассвет начал медленно вползать в окна, а вместе с рассветом и тревога, подкрепленная чувством голода. Я уже не мог сидеть, и ходил от стены к стене.

— Открой буфет, — посоветовал Ольвин.

В буфете я нашел сухари и пару бутылок вина.

— Плохо нас встречают, — Ольвин откупорил бутылку, отхлебнул и протянул мне.

— Мне нельзя, — сказал я, — я уже принял кое-что покрепче.

— Это ты в Долине Двух лун подобрал?

— Ну, не купил же!

Сухари кончились быстро, хоть и жевались с трудом. В окно уже было слышно, как пересвистываются в лесу первые птицы. Я вглядывался в лес, мне казалось, что из него сейчас выйдет белая тигрица, подойдет к замку и призывно рявкнет, и я, наверно, выпрыгну прямо в окно!

— А хочешь, теперь я расскажу тебе сказку? — спросил Ольвин.

— Ты? Мне? — я удивленно обернулся.

— А что? Нам ведь еще долго тут сидеть.

— Расскажи…

— Так вот, — начал он, когда я уселся в кресле, — в некотором царстве, в некотором государстве жила-была белая тигрица.

Его лицо уже можно было разглядеть. Оно было серьезно.

— Это специально для меня?

— Конечно. Не перебивай. Это была очень красивая и очень властная женщина. Именно женщина. У нее даже была семья — муж и дети. Тигрица как бы спала в ней до поры до времени, но иногда просыпалась и вырывалась на волю. Тогда она превращалась в зверя. Руки становились лапами, лицо — мордой, зубы — клыками… и ее неумолимо тогда тянуло в лес. Это трудно было скрыть, но женщина скрывала. Ты ведь знаешь, как у нас относятся к оборотням. Никто не знал об этом.

Старшая дочь была самой любимой. Когда она выросла, эта женщина вскрыла себе вены, налила стакан крови и велела ей выпить. Та выпила, но… то ли доза была мала, то ли кровь плохая… в общем, белой тигрицы из дочери не получилось. Как она ни старалась, а превратиться в тигрицу не могла. Только в лес стала убегать и пропадала там от рассвета до заката. Сны стала видеть странные, на звезды по ночам смотреть, тосковать о чем-то. Так они и жили. И ничего бы, возможно, и не изменилось, но у нее был младший брат, он был урод, и она его всегда до безумия жалела. И вот однажды в лесу она увидела, как мать бьет его палкой…

— Подожди, дай отдышаться…

— Нет уж, слушай. Раз ты здесь со мной, то слушай до конца. Я хочу, чтобы ты знал это, Мартин. До сих пор она считала, что мать любит меня, в отличие от отца. А оказалось, всё было наоборот. Это так ее потрясло, что она в тот момент потеряла сознание. Это ей так показалось. А на самом деле в ней проснулась ее тигрица, ее вторая, дикая сущность. Но Изольда так и не смогла ею стать. Они раздвоились. Вот что самое страшное, Мартин. Тигрица вышла из нее, просто вырвалась и в звериной ярости и набросилась на свою мать… А потом убежала в чащу. Навсегда. Больше я ее не видел. Когда сестра очнулась, я сказал ей, что мать загрыз медведь. Не мог же я ей сказать, что она сама это сделала!..

С тех пор с ней это и началось. Они живут отдельно, но душа у них одна на двоих. Когда Изольда впадает в беспамятство, где-то в лесу просыпается белая тигрица. С тех пор, как ты появился в нашем доме, это случается с ней всё чаще.

— И она… ни о чем не догадывается? — спросил я потрясенно.