Белее бледного

"Вот вижу, ты начинаешь врубаться, но это всё равно ещё не та боль" - труп бросил Люгер на разделочный стол, взял скальпель и, подойдя к паталогоанатому, распорол тому брюхо до самого горла. Сизые кольца кишок вывалились наружу и лежали у доктора теперь на коленях, исходя паром. Ощущения перешли из grave в prestissimo, в голове сильно мутилось, но сознания наш герой пока не терял, хотя и был уже на пределе.

"На нижней полке. В шкафчике. Морфин. Доползти бы..."

"О-о-о о чём ты думаешь, полудурок. Ты так ничего и не понял!" - Аида Варговна стояла над ним со скальпелем в руке: "Ну облегчит тебе морфий боль на пару минут, пока не сдохнешь. И чо? Что такое пара минут по сравнению с вечностью, неземной болью? Представить себе такое сложно, да и ни к чему, скоро ты во всём убедишься на собственной шкуре. У меня как было - приговорили к расстрелу в 1996-м, пустили пулю в затылок, я даже нихуя и не почувствовал. Только выбрался из тела, тут-же нарисовалась пара чертей, схватила меня под белы рученьки и потащила в Ад. Там блядь, такой ров с кипящей смолой, меня туда и скинули. Что может ощущать человек в кипящей смоле? Можешь себе представить? Только в обычной жизни он сразу потеряет сознание или умрёт от болевого шока, но не в Аду. Боль есть - забвения нету и так целую вечность. Там, сцуко, ещё черти сверху летают, с вилами - чуть высунешься из смолы, они сразу их в тебя втыкают, то ещё ощущение. Да хули я тебе рассказываю, "Божественную Комедию" Данте Алигьери поди читал, всеш-таки интиллихент, врач, как никак".

Харон Абрамович корчился на полу, но забвение всё не приходило. Изредка мутнело в мозгах, но потом резкость наводилась сама и становилось ещё больнее. Весь пол в прозекторской был залит кровью, а она всё продолжала литься из изрезанного тела, весело побулькивая. Аида Варговна сидела на каталке и поигрывала скальпелем, безучастно наблюдая за агонией господина Мовсесяна. Наконец, после очередного приступа мучительных спазмов, пространство вокруг него начало понемногу схлопываться, сначала пропал переферийный интерьер, затем звук, как будто его выкрутили до нуля на автомагнитоле, затем, дёрнувшись ещё пару раз, тело затихло.

Но самым главным из произошедшего было то, что боль полностью ушла, у доктора совсем ничего теперь не болело. Ощущение было круче чем тысяча оргазмов, полученных в том числе, с самыми прекрасными покойницами. Харончик с наслаждением вдохнул полной грудью и начал подниматься с пола. Встав, он вдруг обнаружил своё тело распотрошённым, лежащим внизу, одна нога у оного ритмично подёргивалась, правда, всё слабее и слабее. Взглянув на руки, он обнаружил, что они полупрозрачны.

"Ну всё, жизнь закончилась" - подумала душа: "Будем надеяться, что господин Головкин здорово напиздел, какие нахуй мучения, ща съебусь и поминай как звали".

От прекрасного тела Аиды Варговны вдруг отделилась тень полупрозрачного худого мужика с диким взглядом и стрижкой под "ноль". Он встал рядом, отрицательно покачал шишковатым черепом и прошептал на ухо господину Мовсесяну: "Не вздумай дёру дать, очень пожалеешь, я в своё время попробовал, было намного хуже, чем во рву со смолой".

"Чой та?"

"А вон туда посмотри".

Харон Абрамович повернул голову - интерьер морга внешне не изменился, но выглядел немного по другому, как сквозь китайское лобовое стекло. Но главное отличие он обнаружил в углу справа. Там прямо в полу, он увидел люк, диаметром пару метров, откуда на него глядели и скалили огромные зубы два непонятных чёрных существа и с чёрными-же матовыми глазами.

"Это черти" - объяснил Головкин: "С одним из них ты уже знаком, наркоманку помнишь? Но ты тогда был живой, а в том мире у них особой власти нет, зато есть в этом, где ты сейчас находишься. Куснут раз и ты поймёшь, что такое адская боль прямо здесь, сразу. Даже если они дадут тебе пару часов форы, всё равно никуда не съебешься - просто некуда, достанут. Но я с ними договорился - пока они будут жрать твоё тело, у нас ещё есть минут пять до того момента, как придётся возвращаться".

Головкин махнул рукой, черти из люка вылезли наружу и поползли к распластанному телу паталогоанатома.

"Отойди в сторону - заденут, проклянешь тот день, когда родился, впрочем, ты его скоро и так проклянешь. Ну чо, стоила ебля трупов таких жертв, а? Вот и я о том-же. Как говорится - знал бы прикуп, жил бы в Сочи, а теперь пиздец, попали, причём навсегда".

Черти на четвереньках подползли к трупу и стали рвать его зубами, заглатывая сразу огромные куски - вокруг летали кровавые ошмётки, но они не задевали две проклятые души, стоящие рядом. Наконец, от тела Харона Абрамовича остался один плохо обглоданный скелет, и Головкин сказал дрожащим голосом: "Ну всё, пошли" - и коллеги по несчастью двинулись в сторону люка.

Эпилог