Белль и Себастьян

На первый взгляд, в пещере не было никого, кроме мужчины. Он стоял по центру, у самого очага. Наверняка решил, что, если в их укрытие ворвется патруль, немцы сразу арестуют его и, в случае удачи, забудут обшарить пещеру. Чистейшей воды наивность. Или, может, слепое стремление не поддаваться отчаянию? Преследованиям евреи подвергались уже давно. Речь шла о выживании, и едва ли не каждый день им приходилось чем-то жертвовать ради спасения жизни. Они лишались дома, работы, должностей, денег, всех материальных благ, а иногда и своих любимых и близких. Гийому стало стыдно, что он заставил бедолаг так долго ждать и волноваться, и он поспешил их успокоить.

— Все хорошо. То были дикие козы. Сейчас мне нужно уйти, но я очень скоро вернусь. Мы пойдем дальше через два дня, утром 25 декабря, так что будьте готовы.

— Это точно?

— Насколько можно планировать что-то в горах. Я приду завтра, и мы обсудим все детали перехода.

— А если… если что-то произойдет? Несчастный случай… Если мы захотим с вами связаться?

Мужчине, по-видимому, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не попросить Гийома остаться и объяснить все как можно подробнее. Что ждет их дальше, когда и кому им снова придется доверить свою жизнь, зная: сами они сделать ничего не могут, разве только молиться. Он не был наивен и понимал, что слишком много говорить опасно, но ужас ожидания пересилил все остальные страхи. Он задыхался, охваченный паникой. Гийом понял все это за секунду. И нарочно сказал строгим тоном, надеясь, что этого окажется достаточно:

— Мсье, выслушайте меня внимательно! Лучшее, что вы сейчас можете сделать, — это как следует отдохнуть. Не теряйте веры в успех нашего маленького путешествия. Через два дня вы будете в Швейцарии, в безопасности. И снова сможете жить нормально. Остальное — все детали перехода — оставьте это мне. Понимаете, что я хочу сказать?

Мужчина молча кивнул. Плечи его поникли, и он обреченно опустил голову. И в этот миг доктор на интуитивном уровне понял, почему лично он пополнил ряды Сопротивления. Чтобы самому никогда не испытать такого унижения, ведь это хуже, чем лишиться всякой надежды, и этой покорности судьбе, вынуждающей принять самое страшное.

Сделав вид, будто очень торопится, он отвернулся от мужчины, его жены и дочки, которые уже вышли из своего укрытия. И он не видел, как Эстер помахала ему на прощание рукой, потому что слезы слепили его.

Когда пришло время свернуть с тропы, тянувшейся над обрывом, стало совсем темно, и Гийому пришлось зажечь фонарь. Браун следовал за ним уверенной походкой, словно ходил по этой дороге раз сто. Для человека, родившегося и выросшего на равнине, он был отличным ходоком! Доктор мысленно улыбнулся. Странная это, вероятно, была картина! Бош и проводник беглых евреев идут по горной тропинке как добрые товарищи! А еще он подумал, что одного толчка хватило бы, чтобы кто-то из них полетел в пропасть.

На вершине холма они остановились. До овчарни Сезара оставалось несколько сотен метров, до Сен-Мартена — около часа пути. Немцу предстояло пройти через лес к асфальтовому шоссе, где он оставил свою машину.

Он с удовольствием вдыхал холодный воздух. Ветер понемногу разгонял тучи, и в просветах на бархатной канве неба уже проглядывали звезды. Погода завтра обещала быть от личной. Браун вздохнул, как если бы чувствовал себя очень усталым. Из-за зубца ближней горы вдруг выплыла огромная круглая луна. Казалось, она немного подумала, не вернуться ли ей в объятия тумана, потом медленно, почти лениво, поднялась вверх и исчезла за облаком.

— Скажите, обер-лейтенант Браун…

— Доктор, я предпочел бы, чтобы вы называли меня Петер, когда мы с вами на общем тайном задании.

— Тогда зовите меня Гийом. На тайном задании? Вы это так для себя называете?

— Да. Это еще один способ ведения войны. Но это война не солдат, а всех людей доброй воли.

Гийом, улыбнувшись, кивнул. Он прекрасно понял Брауна. Если бы не этот конфликт, они, возможно, стали бы друзьями. Однако месяц назад, когда обер-лейтенант явился к нему в дом, он был готов убить его. Эта их совместная вылазка рассеяла остатки недоверия, которые не могли побороть все остальные доказательства доброй воли Брауна, предоставленные им раньше. Петер прав: дело не в том, кто ты по национальности, бош или француз, подпольщик или солдат, и какими путями борешься за дело, которое считаешь правым. События развивались с такой быстротой, что создавалось впечатление, будто тебя затягивает в водоворот.