Белые и черные

– У меня такое впечатление, что я борец, и именно мой вес больше всего беспокоит знатоков, – отшутился Алехин.

– Вам нравится играть в Голландии? – задал хитрый вопрос низенький репортер, запомнившийся Алехину еще с прошлого матча.

– Это замечательно, что в Голландии так любят и пропагандируют шахматы, – уклонился от прямого ответа гость.

– Что вы можете сказать о своей спортивной форме?

– Мне кажется, я сейчас нахожусь в такой же форме, как и перед матчем с Капабланкой десять лет назад.

– Это уже угроза! – Вмешался в разговор Эйве. – Вы меня пугаете!

– Почему, – удивился Алехин. – Такой формы было достаточно для Капабланки, но неизвестно, хватит ли для доктора Эйве.

– Благодарю за комплимент, – поклонился Эйве. – Я вижу, у вас хорошее настроение, вы будете опасны в матче.

– Я уже достаточно натворил в плохом настроении, – заметил Алехин.

Небольшую паузу прервал третий корреспондент:

– Будьте любезны, господин Алехин, скажите, кто будет вашим секундантом в матче?

– Эрих Элисказес.

– Он мастер?

– Очень жаль, что вы не знаете Элисказеса. Это гроссмейстер и очень хороший человек.

– Вы не помните ваш общий счет встреч с Максом Эйве?

– Помню. Всего мы сыграли пятьдесят партий. По четырнадцати каждый выиграл, остальные ничьи.

– Так что битва будет острая. Алехин ничего не ответил на это замечание.

– Что можно передать голландским шахматистам?

– Я желаю им наилучших успехов. Скажите, что мы с доктором Эйве постараемся порадовать их интересными, содержательными партиями.

Беседу с репортерами перебил Ван-Гартен.

– Доктор, это все варианты? – показал он на чемоданы, которые вез на тележке носильщик.

– Возможно, – ответил Алехин. – Я должен быть начеку. Мне известно, что доктор Эйве привез из Земмеринга от Грюнфельда два чемодана новых вариантов.

– У вас отлично поставлена разведка! – засмеялся Эйве.

– На войне, как на войне, – серьезно произнес Алехин. Когда Алехин и встречающие выходили с перрона, к гостю подошел тихий молодой человек в темно-синем костюме и сказал по-русски:

– Я из советского телеграфного агентства. Можно задать вам два вопроса?

– Пожалуйста! – Алехин отвел его немного в сторону.

– Что можно передать от вас советским; шахматистам о предстоящем матче?

– Скажите, решат два фактора: мое физическое состояние и теоретическая подготовленность.

– Ну, физическое состояние у вас, слава богу, отличное, – улыбнулся молодой человек. – А как с теоретической подготовкой?

– Мне кажется, она будет достаточной. Напишите, что я тщательно изучаю книги и статьи, выходящие в СССР, и извлекаю из них не только отдельные ходы, но общие идеи и замыслы. В последнем номере шахматной газеты я прочел статью Белавенца и Юдовича о достижениях советских мастеров в области дебютов. Я нашел, что авторы даже слишком скромны.

– Можно передать от вас привет?

– Я заранее поздравляю советских шахматистов с двадцатой годовщиной Октября. Передайте им, что я буду сражаться в матч-реванше, как никогда в жизни!

«Вечная история: как что-нибудь не так, всегда у них виноват Ван-Гартен. Кто же мог предположить, что концертный зал в Гарлеме окажется непригодным для игры. Акустика, видите ли, слишком хорошая. Для концерта лучше не надо, а для шахмат плохо. Кто ни пройдет по залу, отдается, как в горах эхо. – А разве заставишь пять часов сидеть неподвижно шестьсот человек? В Москве, говорят, стелют специальные ковры, а где их сейчас возьмешь? Опять Эйве нервничает, который раз посматривает на Мароци. Что-то он долго думает, уже больше получаса. И всего только над шестым ходом! Наверное, Алехин придумал какую-нибудь хитрую штуковину. А чего же смотрели эти гроссмейстеры? Грюнфельд со своей картотекой? Шестого хода не предвидели! И где?! В славянской защите, дебюте, изъезженном вдоль и поперек в двух матчах!»

Ван-Гартен стоял на краю сцеиы и жестами умолял зрителей оставаться на местах. Он даже кивал головой наиболее непоседливым; не мешайте Максу. А Эйве все еще раздумывал над ходом. Он нервничал: с шумом передвигал под столом длинные ноги, меняя позу, облокачиваясь то на правую, то на левую руку. «Чего ему нервничать, – подумал Ван-Гартен, – дела идут отлично: после пяти партий – очко перевеса. Уже первая встреча – первая победа. Говорят, Эйве в первый день помог какой-то новый ход».

– Вы хорошо сыграли конем на е-четыре, – сказал тогда Алехин противнику, запечатывая конверт при откладывании партии.

– К сожалению, это не моя новинка, – ответил Эйве. – Этот ход уже встречался раньше.

– Где?

– В Стокгольме на последней олимпиаде, три месяца назад. Так играл Тюрн в партии с Ояненом.

Алехин с укором посмотрел на Элисказеса. Ну, хорошо, сам Алехин не играл на олимпиаде, но ведь Элисказес должен был знать этот ход! Зато чемоданчики Грюнфельда сработали на славу.