Белые лодьи

Голову пронзила мысль: «А Константин?…» Я обернулся, он всё говорил и говорил, то и дело воздевая руки к небу, как будто ничего не случилось, но люди видели эту злополучную стрелу, торчащую из дуба, я чувствовал, что теперь их ярость обернулась против того, кто осквернил их святыню, против длинноногого жилистого человека, — по толпе прошёл ропот, а потом гул восхищения моим братом-философом.

— Его Бог оказался сильнее нашего бога, — сказал кто-то рядом и показал пальцем на Константина. — Поп остался в живых, а капище Долины семи дубов бог позволил опоганить… Как же это?!

— Да… Как же это?!

— Значит, дуб теперь надо срубить.

— И удавить верховного жреца!

— Удавить!

— Удавить!!!

— Люди! — крикнул тут я. — Не трогайте верховного жреца… Наш Бог говорит мне, что он не виноват, а дуб действительно надо срубить… А кто желает принять нашу веру, становитесь вон у тех камней.

Как раз из-за них появились возбуждённые велиты и красный как рак лохаг. Среди них убийцы не было.

— Где он?… Ушёл?!

Зевксидам осклабился.

— От меня никому ещё не удавалось уйти, Леонтий, — со скрытой угрозой проговорил Зевксидам. — Мы его прирезали, как ягнёнка.

— Как — прирезали?! — Я от злости и досады запнулся на миг. — Я же вам говорил — брать живым…

— Да вот так получилось… А то мог убежать.

Глядя в его глаза, я подумал о том, что лохаг действительно дал бы ему убежать, если бы с ним не было пятерых солдат, верных мне и Константину.

— Ладно, разберёмся… — сказал я Зевксидаму тоже со скрытой угрозой.

А тем временем сами язычники уже рубили осквернённый дуб.

Я подошёл к верховному жрецу, который мелко дрожал всем телом, ещё не веря в чудо своего спасения, и положил ему на плечо руку. Он стал благодарить меня, кланяясь.

Не надо, ведь, как сказал Константин, все мы люди… И создал нас Господь Бог по своему подобию.

* * *

Ведал бы Леонтий, кому он спас жизнь…

* * *

Из Фулл мы приехали в Херсонес в то самое время, когда диеру «Стрела» вышли встречать на пристань почти все жители города. Сейчас их было, пожалуй, больше, нежели в наш первый приезд, — слух о том, что на одном из островов рядом с заброшенной рудокопней нашли могилу бывшего римского епископа Климента и останки его теперь находятся на борту корабля, облетел сразу, достиг он и наших ушей. Мы тоже поспешили на берег Прекрасной Гавани.

Мы смотрели, как диера плавно скользит по воде, и негромко переговаривались с Константином.

— Вот, брат, выходит, что мы исполнили просьбу его святейшества Фотия… — сказал я Константину, указывая на стреловидный нос диеры, который своим острием нацелился сейчас как раз на берег и стоящую на нём толпу народа.

— Пусть не нами, Леонтий, вынуты из могилы останки преподобного Климента, но мы делали всё для того, чтобы они были найдены. Поэтому совесть наша чиста… Слава Всевышнему!

— Аминь! — заключил я, так как с крещальни базилики Двенадцати апостолов ударили колокола, их поддержали крепостные — на башне Зенона и городских воротах.

Диера причалила к берегу, на палубе появился духовник церкви святого Созонта и, увидев среди собравшихся нас с Константином, знаком руки пригласил подняться на борт.

— Пошли, брат, зовёт… — я подхватил философа под руку, и мы поднялись на корабль.

Возле духовника стоял деревянный ларец, обтянутый красной кожей и дивно изукрашенный жемчугом и ониксом. Мы упали перед ним на колени и поцеловали крышку ларца, уже зная о том, что в нём находятся мощи великомученика. Слезы оросили наши лица, потекли они и по щекам рослого, плечистого духовника.

Он сказал, чтобы Константин, по праву, данному ему Богом, императором и патриархом, водрузил на плечо ларец с мощами Климента и отнёс в церковь святого Созонта. И на всём пути туда перед философом расступалась толпа и люди с именем Божьим на устах и молитвами склоняли головы ниц.

— Леонтий, теперь пора уходить в Хазарию. Господь Бог осенил нашу дорогу великой находкой, явившейся, словно доброе чудо… А на обратном пути мы возьмём святые мощи в Константинополь и сотворим радость его святейшеству и всему христианскому миру, — торжественно произнёс философ, выходя из церкви. Задумался, потом вскинул на меня глаза: — Думаю, что только весной мы увидим Фотия. А я бы хотел обрадовать его раньше.

— Ты хочешь послать гонца?

— Да, Леонтий.

В голове у меня промелькнуло:

— Есть такой гонец, отче… Наш Джам! Смышлёный мальчонка.

— Верно, смышлёный… А что?! Согласен. Только вот беда: за делами мы его окрестить не успели.

— Припиши в грамоте к его святейшеству, чтобы окрестил. Может, он и в школу свою его определит?…

— Хитрец ты, Леонтий! Джама отправляешь к патриарху скорее не гонцом, а на его попечительство.

Но видел я — и у него, как у меня, на сердце цвела радость.

Вручив пергамент, мы посадили Джама в отдельную каюту и наказали часто не выходить, а я попросил капитана найти в Константинополе патриарха и передать мальчика с рук на руки.

Часть третья

Жезл верховного жреца

1

Доброслав Клуд спешил доковать для своего Бука панцирь, чтобы попасть к полудню на кумирню к верховному жрецу Родославу.