Белые лодьи

У Феофилица были славные кони, македонянин полюбил их, и карлик сделал своего любимца конюшим. В этом качестве Василий и сопровождал своего хозяина в поездке в Грецию, куда Феофилиц отправился с поручением от Феодоры. Но по пути македонянин тяжело заболел, и маленький Феофил вынужден был оставить его в Патрасе. Тут-то на молодого красавца-силача обратила внимание богатая вдова Даниелида, уже зрелого возраста, имевшая не только взрослого сына, но уже и внука. Состояние её было велико, «богатство, скорее приличное царю, чем частному лицу» говорит летописец. Она владела тысячами рабов, необъятными имениями, бесчисленными стадами, сукнодельнями, на которых женщины ткали великолепные ковры и тонкие полотна. Дом Даниелиды ломился от золотой и серебряной посуды, а казнохранилище не вмещало слитков из драгоценного металла. Ей принадлежала большая часть Пелопоннеса, и она казалась царицей этой области. Она любила блеск и пышность: отправляясь в путешествие, не пользовалась ни повозкой, ни лошадью, а носилками, и триста молодых рабов сопровождали её и посменно несли на плечах. Она любила также красивых мужчин. И со всей пылкостью увядающей женщины набросилась на македонянина…

Когда, наконец, Василий вынужден был уехать, она дала ему золота, прекрасные одежды, тридцать рабов; после этого бедняк превратился в важного господина — теперь он мог показываться в свете и приобрести поместье в Македонии[97].

«Милая Даниелида! Как прекрасно твоё тело, умащенное дорогими благовонными мазями, оно упруго и чисто, как у девственницы, хотя ты, моя лань, годишься мне в старшие сестры.

Просыпаясь по утром, я любил подолгу смотреть на твои слегка подрагивающие перси, на нежную длинную шею, на пылающие ланиты и трепетные веки, — ты, Даниелида, и во сне ещё дышала счастьем наших жарких объятий… О благословенная! Друг мой…» — пересекая границу Патраса, думал Василий.

Его, крестьянского парня, сразу околдовала эта женщина; поначалу в искусстве любить сказывалась многоопытность самой Даниелиды, но потом она не на шутку увлеклась красавцем-силачом, и вот уже к удовольствию иметь физическую близость примешалось искреннее чувство, вызванное чистотой души и добротой Василия, ещё не испорченного высшим светом. Одаривая его перед отъездом рабами, золотом и роскошными одеждами, женщина знала, что, сделав его господином, она рискует не увидеть его позже таким, каким он был с нею раньше; двор развратит, — но, видимо, и ей было внушено свыше о великом предназначении её любовника… А может быть, отпуская Василия от себя, Даниелида и не думала ни о чём: просто её подарки — это всего лишь благодарность стареющей женщины за страстные любовные ночи…

Феофилиц встретил своего выздоровевшего любимца шумно и восторженно: в честь его возвращения был устроен отменный ужин, после которого Василий показал некоторые приёмы патрасской борьбы — чтобы укрепить после тяжёлой болезни своё тело, македонянин брал уроки у лучших борцов с Пелопоннеса.

И вот однажды двоюродный брат Михаила III патриций Антигон, сын Варды, давал парадный обед: он пригласил на него много друзей, сенаторов, важных особ, а также болгарских посланников, бывших проездом в Византии. Пришли борцы.

Болгары стали хвалить одного атлета. Тот положил на лопатки всех своих противников. Византийцы были раздосадованы. Тут поднялся Феофилиц:

— Есть у меня на службе один человек, который, если хотите, в состоянии состязаться с прославленным болгарином. Ибо, действительно, было бы немного стыдно для византийцев, если бы этот чужеземец возвратился к себе на родину никем не побеждённый.

Все согласились. Позвали Василия. Тщательно усыпали зал песком, и борьба началась.

Болгарин могучей рукой силился приподнять Василия, чтобы он потерял равновесие, но византиец молниеносным движением обхватывает болгарина, делает быстрый оборот вокруг себя и ловким ударом ноги, славившимся тогда среди борцов Патраса, бросает на землю противника, лишившегося чувств и порядочно повреждённого.

Эта победа заставила придворных обратить внимание на македонянина.

Случилось так, что через несколько дней в подарок Михаилу III прислали красивого коня, и ему тотчас захотелось его опробовать на скаку. Император подошёл к коню, хотел открыть ему рот, чтобы посмотреть зубы, но лошадь взвилась на дыбы, и ни василевс, ни его конюхи не могли с ней справиться. Михаил III был крайне недоволен, но тут в дело снова вмешался услужливый Феофилиц.

Тут же вызывают во дворец македонянина, и тогда, «как новый Александр на нового Буцефала, как Веллерофон на Пегаса», по выражению историка, он вскакивает на непокорное животное и в несколько минут укрощает его совершенно. Император в восторге и просит Феофилица уступить ему этого красавца — и хорошего наездника, и такого сильного борца. И, крайне гордясь своим приобретением, император пошёл представить Василия своей матери:

— Посмотри, какого прекрасного мужчину я нашёл.

Но Феодора посмотрела долгим взглядом на нового фаворита сына и печально произнесла: