Белые медведи

Никифорыч расхаживает по операционной туда-сюда, что-то мычит себе под нос и внимательно осматривает убранство помещения, даже холодильник. Отворив на секунду дверцу, он морщится и отскакивает назад. Я стараюсь не видеть того, что аккуратно разложено на полочках холодильника. Сегодняшний день ужасен, но он все же вселяет в меня надежду, что моя шизофрения и персональная дорога в ад не так уж и запущены. Подумать только, еще с утра я считал себя бесповоротно сумасшедшим человеком, но теперь я нахожусь в подвале человека, который разделывал людей. Черт возьми, да я не хуже любой домохозяйки с этими своими галлюцинациями! Думаю, я даже смогу спокойно жить, если избегу секса с Анжелой и попью какие-нибудь успокаивающие отвары из безобидных трав. Никакой химии, только натуральный продукт. Надо, кстати, не забыть скинуть остатки кокаина, как только отъедем подальше от дома Льва Соломоновича. А то вдруг сейчас сюда приедут ребята с собаками проверить дом на наличие тайников. Главным тайником, скорее всего, окажусь я с этим долбаным пакетиком во внутреннем кармане пиджака.

- Так, ну это все понятно, - говорит Никифорыч оперу и спрашивает: а где Геринг?

Вытирая носовым платком губы, я думаю, что он прав. Действительно, мы уже видели всех участников кровавой трагедии, которая произошла здесь, кроме ее главного персонажа - Льва Соломоновича. Опер, чуть потупив взор, отвечает:

- Он не здесь.

- То есть ты оставил самое интересное напоследок, да? - подает голос Сергей. Его вид беспокоит меня: бледное лицо, красные от напряжения глаза и излишне сиплый голос. Мой друг похож на ходячего мертвеца, что, в целом, мило дополняет сложившуюся картину ночного кошмара.

- Я не был уверен, стоит ли вам показывать его? - отвечает опер и добавляет: вернее, то, что от него осталось.

- Раз уж показал подвал, - говорит Никифорыч, - показывай и все остальное. Вряд ли теперь нас еще хоть что-то может удивить.

Спустя буквально минуту мы выходим на улицу. Милицейских машин заметно прибавилось, и теперь все вокруг пестрит от фуражек и погонов. Я иду вслед за остальными по узкой тропинке, ведущей в сад, которым уже очень много лет Лев Соломонович занимался самостоятельно. Здесь растут яблони, вишни, какие-то кусты, несколько елей, один кедр.

Зимой сад особенно красив со сказочными ветками, припорошенными снегом, замерзшим ручьем, который делит сад на две половины и маленькой башенкой с неработающими часами в дальнем конце. Лев Соломонович как-то рассказывал, что увидел подобную конструкцию в одной книге об истории Шотландии, и она с тех пор навсегда засела в его голове. В отличие от шотландского прототипа эту башню возвели несколько таджиков-нелегалов за полтора месяца, особо не напрягаясь.

С другой стороны дома у Льва Соломоновича есть еще зимний сад с живыми птицами. Он собирал по всему миру редкие виды летающих за бешеные деньги и по вечерам - видимо, после очередной проведенной операции - любил ухаживать за ними, слушать их пение.

Опер ведет нас как раз к этой башенке, и уже издалека я замечаю перемены в ее облике. Речь идет не о разрушении, модификации или еще о чем-то таком - просто на лицевой стене есть надпись. Я щурюсь и вижу лишь одно слово: «Гном». Внутри холодеет.

- Вон он, - говорит опер и показывает рукой на два ведра.

Мы подходим ближе, и каждый ужасается, так как внутри ведер находится порубленный на куски человек. Я вижу руку Льва Соломоновича сквозь туман, затянувший глаза. Теперь я уже не жидкий, а вообще никакой. В голове нет ни эмоций, ни чувств - я быстренько превращаюсь в безликое ничто и опираюсь рукой на Сергея, которому опять становится плохо.

Слово на стене написано кровью, а рядом валяется замерзшая кисточка для покрытия дерева лаком. Этот инструмент можно увидеть в любом дачном сарае. Здесь ее использовали в качестве художественной.

- Геринга убили, скорее всего, в подвале, там же разделали, - рассказывает опер. - А уже потом принесли сюда и написали вот это. Вы, кстати, не предполагаете, что значит «гном»?

Уж я-то не предполагаю, а знаю на все долбаные сто процентов! Но молчу об этом и пытаюсь раствориться в атмосфере, провалиться под землю - сделать хоть что-нибудь полезное, а не смотреть на руку Льва Соломоновича и надпись на стене.

Старый аферист теперь превратился в компактного афериста - вот такой каламбур приходит в голову, когда я стараюсь уйти, но Никифорыч хватает меня за руку. Говорит:

- Подожди меня! - он что-то собирается мне сообщить.

Я ускоряю шаг и отвечаю:

- Давай только не здесь, - и добавляю: я не могу смотреть на это.

Никифорыч продолжает держать меня за руку. Я поскальзываюсь левой ногой и оседаю на правое колено. В снегу что-то лежит, а из моей груди вырывается вздох:

- Ухо, - мне кажется, я сейчас упаду в обморок.

- Что? - не понимает Никифорыч.

А подошедший Сергей все с тем же видом героев фильма Джона Ромеро говорит:

- Да там же ухо лежит!