Белые пятна

— Матушка-заступница! Наташенька, да что же ты!

Четырехлетняя пухлая Наташа, глазами и цветом волос в мать, не отходила от «круглого радива». Она стояла на стуле, не понимая, что происходит: не было папы и… приехал папа!

— Да подойди же к папе! — уговаривала Настя дочку.

Отец знал Наташу только по фотографиям.

— Ай-яй-яй! Папа приехал, а дочка — на тебе, и не поцелует! — укоряла Марфа.

— Да, — протянула дочка, — он совсем и не приехал.

— Вот тебе и раз! Как же не приехал?

— Да-а, он был в прихожей, — сформулировала свое возражение девочка, которая не знала, как уезжает и как приезжает папа. Но за возражением последовало признание.

Девочка подошла к отцу. Виктор Степанович хотел подхватить ее, но она замахала ручонками, без улыбки сказала:

— Я сама, сама! — И туг же ловко забралась к нему на колени. — Папа! Купишь мне лыжи как у Степы? Па-а-па!

Счастливый Виктор смеялся и целовал детей, жену… Смеялся, слушая, как спорит его Степа с дядей Колей, уверяя, что он его помнит.

— И вас помню, и Медвежий помню… это такие горы. И всех помню! — азартно кричал Степа.

Хлопотала у стола Марфа. На Виктора, как и прежде, со стены смотрела баба Таня. Портрет висел на прежнем месте.

Говорили, перебивая друг друга, вспоминали Медвежий. Настя уже не суетилась. Сидя рядом с мужем, она лишь изредка брала его руку и прижимала к своему лицу: оно пылало.

— Порядок надо наводить, Настасья Васильевна, — смеясь глазами, ронял Курбатов и перечислял, поглядывая на детей. — Степа — есть, Феденька есть, Наталка-таежница налицо. Где же Витька и Настя маленькие? Непорядок! — И думал о далекой семье, об Ане.

Настя всплеснула руками, зажмурила глаза да так и прыснула со смеху:

— Коля, милый, будут! Крест святой, будут, голова! — И тут же стала серьезной. — Нашим рудником управляет… Кто? Подумайте только, Федя Дронов! Крест святой, голова! — медлительным тоном Феди вывела она. — А техноруком у него… Гриша Истомин. Да, да! Мы с Аней не хотели вас огорчать… твоя жена, Коля, написала мне в начале года о том, что Анта погибла где-то в Польше. И Алеша Петренко погиб.

Светлая скорбь, оставаясь скорбью, не омрачила светлой радости.

— Маленькая, не мешай папе, — подражая манере матери, усовещевал Степа-старший свою сестренку. Она накладывала на колени отца куклы: Лиду, потом Настю, потом…

— Он же мой! Папа мой! — доказывала девочка и, вслушиваясь в собственный голосок, повторяла только для себя: — Папа? Папа! Мой же папа? Мой.

Старая Марфа одела снятый Разумовым китель на плечики, старательно застегнула блестящие пуговицы и понесла одежду воина в кабинет.

Из спальни показалась Настя, неся мужу его любимую тужурку.