Белые пятна

В Енисейске ему удалось найти вдову Бегичева Анисью Георгиевну, в Курейке — ее мужа Василия Михайловича Натальченко: он работал бухгалтером в тамошнем совхозе. Оба снова отвергли давнюю версию, омрачившую всю их жизнь. Версию, которую выдумал, по словам Анисьи Георгиевны, Егор Кузнецов: человек, невзлюбивший Натальченко люто и — сразу… Узнав о том, что в мерзлом грунте сохранилось тело, Натальченко снова, как четверть века назад, высказал мысль о проведении экспертизы. Но какие могли быть для этого основания? Что появилось нового: показания свидетелей? документы? улики? Какие, неведомые давнему следствию факты могли бы поколебать выводы, к которым пришли юристы в конце двадцатых годов?

Факты нашлись.

Казимир Лисовский не терял надежды отыскать в Авамской тундре живых очевидцев. В марте 1955 года, преодолев в сорокаградусные морозы сотни километров на оленях, он встретился на фактории Ново-Рыбная с близким родственником Манчи Анцыферова — Егором Титовичем Ереминым. Самого Манчи уже не было в живых.

Егор Титович не сказал ничего нового, но полностью воспроизвел показания родственника, которые тот дал на следствии. Он слышал этот рассказ неоднократно и запомнил во всех деталях. Косвенно этот факт подтверждал достоверность показаний Манчи: выходит, и близким людям, которым он полностью доверял, Манчи говорил то же, что и следователю Боровскому.

Но факт этот был еще слишком незначительным, чтобы в архивном следственном деле мог произойти какой-либо поворот. Лисовский продолжал поиски. По совету Егора Титовича он отправился на факторию Усть-Авам. Там его познакомили с 93-летним Гавриилом Варлаамовичем Портнягиным. «Когда он начал рассказывать, — писал впоследствии К. Л. Лисовский, — я невольно вздрогнул. Я понял, что нашел того человека, которого искал. Стало ясно, что Гавриил Варлаамович многое знает, многому был свидетелем…»

Придавая рассказу этого «бодрого старика среднего роста в шапке, в фуфайке» значение не только историческое, но и юридическое, К. Л. Лисовский пригласил «понятых». Для этого пришлось совершить еще один многокилометровый переход по скованной морозом тундре. Наконец в присутствии работников Таймырского окружкома и Авамского райкома партии «бодрый старик» начал свой рассказ, который переводил секретарь сельсовета М. М. Зайцев.

Рассказ занимает много страниц. В сущности, он почти совпадает с рассказом Манчи. Но Портнягин воспроизводил события тех далеких дней не с чьих-либо слов. Он утверждал, что сам был свидетелем гибели Никифора Алексеевича Бегичева.

По утверждению Портнягина, Бегичев взял его в артель на пути к мысу Входному, когда проплывал по речке Пойтурме — притоку Пясины. Там стоял чум Портнягина. Увидев, как ловко плотничал дед Гавриил, Бегичев принял его в свой коллектив, чтобы чинить санки и лодки, рубить избу.

Бегичев, продолжал Портнягин, очень хорошо относился к Натальченко, а тот «давно решил убить» Бегичева — «и вот время подошло». Однажды Натальченко взял «железяку, тяжелую, килограммов пять будет» и стал толочь соль. Бегичев попросил у Натальченко собак, чтобы съездить на Диксон и обменять шкурки песцов на продукты. Натальченко не отвечал, «только красным стал, шея и лицо налились кровью». И вдруг — ударил его этой «железякой» по голове, потом стал топтать. «Ребра ему поломал. До этого Натальченко ходил всегда в валенках, а тут почему-то надел сапоги, подбитые железом».

…Долог, очень долог этот рассказ. В нем много подробностей. О том, как издевательски Натальченко расчесывал свои волосы рядом со стонущим от боли Бегичевым, как запретил он давать боцману не только еду, но и воду, как приказал вытащить его из теплой избы в брезентовую палатку. И как сказал, что расправится с каждым, кто окажет Бегичеву хоть какую-то помощь. «Добрый человек разве убил бы такого начальника? — завершил Портнягин свой рассказ. — Бегичев отцом нам был. А Натальченко совсем сатана… Убил его из-за жены…»

Публикуя запись сенсационного рассказа, существенно подкрепившего обвинительную версию, Казимир Лисовский так прокомментировал добытую им улику: «Слушая на протяжении пяти с лишним часов эту печальную повесть о последних днях жизни Улахана Анцыфера, повесть, которую старик передавал с такими деталями, подробностями, дополняя в некоторых местах жестами, мимикой, имитацией голоса, поясняющими, где сидел Бегичев, где Натальченко, как происходил между ними разговор, — мы взволнованно переглядывались друг с другом. У каждого из нас родилась в сердце твердая убежденность: нет, это нельзя выдумать. Это надо видеть самому!» (Разрядка моя. — А. В.)