Белые витязи

Этим моментом нужно было воспользоваться во что бы то ни стало... Турки отхлынули, очистив тыл... Теперь гарнизон редута может выйти... Теперь удобно начать отступление... В последний раз он собрал вокруг себя своих солдат, зорко, внимательно стал всматриваться им в лица... В эти дорогие, близкие лица... которых он более уже не увидит... Вот они перед ним... Ждут его голоса... Смотрит прямо в глаза ему... Вот и знамя колышется над ними...

   — Братцы!.. Идите, пробейте себе путь штыками... Здесь защищаться нельзя... Штабс-капитан Абазеев, вы поведёте их... Благослови вас Бог, ребята!.. Прощайте!..

И сняв шапку, Горталов перекрестил солдат.

   — Ну, с Богом! — громко, уже овладев собой, скомандовал он.

   — А вы?.. — И все глаза обратились к нему с выражением тоски и боли.

   — Я... Я остаюсь... Остаюсь с этими, — указал он на груды мёртвых... — Скажите генералу, что я сдержал слово... Я не ушёл из редута... Скажите, что я здесь... мёртвый! Прощайте, ребята!

Вот они направляются к горке. Вот они выходят... Вон эти серые фигуры, их уже нет в редуте... Сейчас корабль пойдёт ко дну... Экипаж сел в лодки, отчалил. Один капитан на палубе, он не уплывёт с ними... Он должен погибнуть вместе со своим судном... Ветер сбивает прочь мачты. Волна за волной разбивает кузов, сейчас он рассядется... Сейчас!.. Ниже и ниже опускаются борта... Весь в белой пене вал уже поднялся над ним...

Вот они за бруствером... В последний раз Горталов посылает им своё благословение:

«Спаси вас Бог!.. Спаси вас Бог!..»

И слёзы на глазах... Он видит, как последние солдаты, оборачиваясь, крестят его... Он уже не может сдержать рыданий... Раненые корчатся кругом... Они тоже остались здесь... Вот знамя мелькает... Прощайте, братья, прощайте!.. Прощайте!.. Пора... Пора!.. Турки не должны увидеть этих слёз... Вон они уже бегут... Почуяли, что редут оставлен... Торжествующий рёв освирепелой толпы... Рёв ему навстречу... Стадо звериное мчится... Ураган несётся... Пора!..

Спокойный и величавый, скрестив руки на груди, он медленно взошёл на наружный край бруствера... Горталов, он один теперь на страже редута... Один, и никакого волнения уже не видать на лице этого капитана, погибающего со своим кораблём... Сколько их! Вот они у самых ног... Штыки... Взбегают на вал...

Вспененные гребни высоко-высоко поднялись над палубой...

Буря осилила... Корабля уже не видать под ними...

Горталов бьётся на штыках... Последний вздох к небу... И разорванное на части тело героя безобразными кусками валяется на окровавленной земле...

Огонь рассыпанных по гребню следующего пригорка шуйцев заставил отхлынуть турок...

* * *

Путь к отступлению пока был открыт... Штыкам ещё не было дела. Густясь по сторонам, враги довольствовались тем, что расстреливали солдат, выходивших из редута...

Расстреливаемые тем не менее шли, сохраняя строгий порядок. Рассыпаться не хотели... Локоть к локтю, стройными рядами. Если бы не кровь на руках и на лицах, если бы в этой медленно движущейся массе не попадались раненые, которых товарищи несли на скрещённых ружьях, и раненые, которые сами шли, прихрамывая и опираясь на штыки, — можно было бы подумать, что это свежая часть, совершенно спокойно идущая среди мирной обстановки обыкновенного похода... Даже равнение хранили эти доблестные остатки героических полков, выдержавших тридцатичасовой беспощадный бой... Только озлоблённо-сведённые лица, глаза, горящие воспалённым блеском, выдавали волнение этих последних защитников редута... Изорванные знамёна тихо колыхались над молчаливыми рядами. Несколько турецких значков с золотыми полумесяцами шелестели тут же, развёртывая по ветру начертанное на их полотнищах имя Аллаха... Казалось, эти последние свидетельствовали, что солдаты, уносившие их, потерпели поражение, которое тем не менее было выше всякой победы. Отступающие уносили с собой трофеи, они не только своего не оставили туркам, напротив, и ихнего им не отдали... Впрочем, нет — бросили то, чего нельзя было взять... Наше орудие стояло в редуте... Замок с него был снят. Его тащило несколько солдат...

   —  Эх, жаль!.. — слышалось в рядах. — Орудию оставили!..

   — Ничего... Что оно без замка!.. Неужели на руках тащить!.. Не утащишь. Пусть свиному уху достаётся... Ничего с ним не поделает...

   — Наша пушечка гордо стоит, ишь она нос-то как задрала!.. Что твой енерал... Её оттеда и на буйлах[75] таперчи не увести, — говорили солдаты.