Белые витязи

   — Вся сила турок в ружьё. Они не солдаты. Отнял у него ружьё — вред; убил ты его, а ружьё им оставил — они и не почешутся. Сейчас же нового найдут... Как только заметите, что турки переходят в наступление и идут на вас большими силами — сейчас же за траншею и залечь за их бруствером с этой стороны. Отнюдь не стрелять — слышите? Когда начальник скомандует, тогда только бить залпами. Наступит их много — отступайте, но толково, медленно, отстреливаясь. Если же долго не будет атаки турок, то траншею их и зарыть можно... Если увидите, что идёт табора два на вас, — подавайтесь назад, но тихо, стройно, отстреливаясь по команде, помните, что залпов да ещё дружных он страсть не любит.

— Ему залпы за первую неприятность... — отзывается молодой солдат.

   — Ну, то-то... Отступая, забрать не только всех раненых, но и убитых тоже, если будут. Помните, что если вы хотя одного там оставите, лучше мне и на глаза не показывайтесь. И видеть я вас не хочу...

   — Зачем оставлять, ваше-ство?

   — То-то, христианами[79] будьте... Поняли вы теперь мою мысль?

   — Поняли.

   — А ну-ка ты, повтори, что нужно делаться — обратился он к рыжему громадному унтеру, всё время точно в рот вскочить к Скобелеву собиравшемуся. Тот повторил; оказывается, понял толково.

   — Ну, а ты, что станешь делать, если турки наступать начнут?

И на это последовал удовлетворительный ответ.

   — Смотрите же, ребята... Вы должны быть молодцами; докажите, что вы те же молодцы, с которыми я Ловец брал и плевненские редуты.

   — Докажем!

   — Ну, братцы, может, кто-нибудь что сказать хочет?

   — Я, ваше-ство! — выдвинулся молодой унтер-офицер.

   — В чём дело?

   — Выходить из траншеи через бруствер прямо нельзя. Турецкие секреты близко, они сейчас и заметят... Лучше мы с флангов выйдем и прокрадёмся...

   — Молодец! Спасибо за совет... — поблагодарил его Скобелев... — Не всегда только так делать можно!

   — ...Ну, теперь, господин полковник, покажите им турецкую траншею и всю местность от нашего бруствера до них Только осторожно, из амбразуры. А унтер-офицеры потом объяснят солдатам.

   — Я в первый раз в жизни вижу такой военный совет, — обратился я к Скобелеву.

   — Иначе нельзя с толком делать дело. Я и тридцатого августа точно так же, перед взятием турецких редутов, поступил.

Когда мы шли назад, попался фельдфебель.

   — Ну, смотри же... Чтобы всё у тебя вышло чисто. Выбери надёжных. Дряни с собой не бери.

   — Татар позвольте оставить здесь.

Скобелев поморщился. Видимо, это предложение было ему крайне неприятно.

   — Да разве ты на них не надеешься?

   — Не надеюсь.

   — Твоё дело, только мне это куда как не нравится.

И действительно — его коробило ужасно.

   — Да много их у тебя?

   — Человек восемь…

   — Ну оставь их Экая гадость какая, с первого же раза недоверие показывать, а нельзя — дело рискованное, слишком рискованное...

Сегодня в нашей траншее музыка Суздальского полка Она вместе с полком ходила ещё недавно в атаки. Некоторые трубы прострелены — и Скобелев настоял, чтобы они остались такими же; как и пробитые знамёна, они не должны меняться на новые.

Совсем темно уже. Мы замечаем, что туман, стоявший несколько дней и столь желательный для дела нынешней ночи, начинает рассеиваться На небе мелькает несколько робких звёзд, месяц прорезывается сквозь серебристый пар.

   — Скверно.

   — В десять часов нельзя начать. Нужно около двенадцати. Тогда стемнеет наверное.

Кашин, полковой командир, суетится больше всех.

Обходят траншею Солдаты, которые должны идти, уже собраны в трёх пунктах Но ещё одиннадцать часов, и очень светло Туман, как нарочно, рассеялся.

Траншея погружалась в мёртвое молчание В лицах что-то тоскливое, приуныли люди...

И не поверю я, чтобы на душе у кого бы то ни было не было жутко. Скобелеву жутко, всем жутко «Нужно» — по тому и идут.

   — Ну, ребята, пора... Смотрите же — молодцами... — слышится шёпот Скобелева. — Теперь я посмотрю, как выходить лучше, через бруствер или с флангов.

И Скобелев перебирается через бруствер. Всё тихо у турок, только обычные рассеянные выстрелы... Скобелев прошёл через всю линию и вошёл в траншею с левого фланга её.

   — Нет, через бруствер лучше. Ну, с Богом!..

Двадцать пять человек авангарда перебираются туда.

Часть отряда переходит бруствер в другом месте, остальные справа присоединяются к ним.

   — Смотрите же, — даёт последнее приказание Скобелев. — За бруствером выстроиться, идти в одну линию так, чтобы локоть к локтю был, чтобы солдат чувствовал своего товарища. (Как военный психолог, он понимает всё ободряющее значение этого приёма.)

Тихо всё там за бруствером. Притаились они, что ли? Становимся на банкет, вперяем взгляды вдаль... нет, вот они — движутся вперёд смутной линией... Минуты, мгновения или часы проходят?.. Вся душа перешла в глаза и в ухо... Только видишь и слышишь, чувствуя, что внутри всё замерло.

   — Ур-ра! — неистово гремит в торжественном молчании ночи; «ура» — подхватываемое зловещим рокотом барабанов и моментально вспыхивающими там ружейными залпами, выстрелами...

   — Ур-ра! — И тут же обрывком, диссонансом доносится чей-то громкий, отчаянный стон.