Белые зубы

– Решка – оставлю в живых. Все, без разговоров. Я не очень в них силен. Это лучшее, что я могу предложить. Итак, оп-ля!

Монета взлетела в воздух и завертелась, как взлетают и вертятся все монеты в идеальном мире, то поблескивая, то пропадая во тьме и гипнотизируя взгляд. Затем, на излете своего триумфального подъема, она накренилась и опрокинулась дугой – проследив ее траекторию, Арчи понял, что упадет она не ему в руки, а позади, на приличном расстоянии; он повернулся и увидел, как монета приземлилась в грязь. И только хотел ее поднять, как раздался выстрел, и он почувствовал обжигающую боль в правой ягодице. Глянул вниз. Кровь. Пуля прошла навылет, чудом не задев кость, но оставив глубоко в плоти засевший капсюль. Боль одновременно казалась и мучительной, и почему-то далекой. Обернувшись, Арчи увидел согнутого в три погибели доктора Болена, рука с автоматом висела, как плеть.

– Мать твою, зачем ты это сделал? – в сердцах воскликнул Арчи и с легкостью выдернул автомат у безвольного противника. – Выпала решка. Видишь? Решка. Смотри. Решка. Реш-ка.

* * *

И вот Арчи кинулся под пулю, чтобы сделать нечто, удивительное даже для телевидения: во второй раз спасти того же человека и во второй раз безо всяких на то причин. Ох и нечистое это дело, спасать людей. Весь зал с ужасом смотрел, как пуля попадает в ягодицу, проходит через бедро и, вращаясь, как в какой-нибудь мелодраме, прошивает стекло коробки, в которой сидит мышь. Осколки во все стороны. Вот это зрелище! В телевизоре бы тотчас зазвучал саксофон, грянули фанфары.

Но сначала досмотрим игру. Что бы вы о ней ни думали, ее нужно доиграть, даже если она, как обретение независимости Индией и Ямайкой, как подписание мирного договора и швартовка пассажирского судна, окажется лишь началом еще более длинной истории. Та самая группа лиц, что подбирала краску для стен этого зала, ковер, шрифт для афиш, массивный стол, разумеется, проверила и коробку, из-за которой разыгралась вся история, – и это прекрасный демографический сценарий для тех, кто жаждет увидеть, как свидетели безбожно путали Маджида с Миллатом, сбивая с толку стенографисток, как видеопленка запечатлела загадочную жертву Арчи и членов всех семейств, как судья сдался перед этим невероятным судебным случаем и близнецы отделались четырьмя сотнями часов общественных работ, которые они, естественно, отмотали под руководством Джойс, трудясь над ее новым проектом – устройством огромного парка на берегу Темзы, приуроченного к началу нового тысячелетия…

Быть может, работающим молодым женщинам в возрасте от восемнадцати до тридцати двух будет интересно спустя семь лет взглянуть на фотографию Айри, Джошуа и Гортензии на берегу Карибского моря (Айри и Джошуа в итоге стали жить вместе, нельзя же вечно противиться судьбе) и посмотреть, как Айрина малышка-безотцовщина, свободная, как Пиноккио, пляшущий на веревочках в руках своего отца, пишет ласковые письма «плохому дяде Миллату» и «хорошему дяде Маджиду». А представителям теневых структур и пенсионерам, вероятно, окажется любопытным взглянуть, кто – Алсана, Самад, Арчи или Клара – выиграет у О’Коннелла в рулетку 31 декабря 1999 года, в ту историческую ночь, когда Абдул-Микки все же распахнул для дам двери своего заведения.

Но, конечно, рассказывать эти и им подобные длинные истории – все равно что развивать миф, злую ложь о том, что прошлое всегда тягостно, а будущее прекрасно. Уж кто-кто, а Арчи знает, что это не так. И никогда так не было.

Наверное, было бы интересно провести исследование: разделить зрителей на две части – одни будут смотреть на истекающего кровью человека, осевшего на стол, другие станут наблюдать, как улепетывает со всех лап непокорная коричневая мышка. К примеру, Арчи следил за мышью. Он видел, как она на секунду замерла с самодовольным выражением на мордочке, будто и не ожидала ничего другого. Потом промчалась через его голову и припустила по столу, уворачиваясь от чьих-то цепких пальцев. Он успел заметить, как она соскочила со стола и исчезла в вентиляционном отверстии. «Беги, родимая!» – подумал Арчи.