Белый ферзь

Так что сделай вид: все в порядке, и Валя Дробязго достойный мужик, и ты сам – тоже ничего, было да прошло, а что именно было, об этом и не вспомнишь теперь и не поделишься ни с кем, да и не было, по сути, не было! Разве что изредка произноси другую цитату, не из танских новелл:

«Я почувствовал себя глупо. Было что-то унизительное в этом детерминизме, обрекавшем меня, самостоятельного человека со свободой воли, на совершенно определенные, не зависящие от меня дела и поступки»… – но произноси мысленно, не вслух. А то ненароком тесть переспросит глубокомысленно, мол, о чем это ты, Юра, о чем, о чем?! ну… это уже совсем-совсем другая история!

Так бы оно и было. Останься Инна жива.

А ты не задумывался, Валя, что ее не стало, может быть, и потому: превысил меру Зла, и Зло отразится, если не на тебе, то на потомке твоем?

Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Неча бисер метать… (Интересно, какие байки рассказывал папашка дочери, прикованной к постели все эти полгода, по поводу зятя, по поводу Колчина. Убедительные, должно быть, байки, если Инна не обеспокоилась: где муж? почему не приходит? что с ним?! С ним все нормально, Инь. Он все знает, очень переживает. Звонил тут мне из Берлина, передавал всяческие приветы. Нет, до него дозвониться никак. Он сам приедет. Скоро. Как только – так сразу. Байки…).

А ты не задумывался, Валя, что недолго быть тебе, Валя, счастливым дедом? Что как только пацаненка можно будет забрать из клиники, Колчин так и поступит. И будешь ты, Валя, не счастливым, а несчастным дедом. Потому что никогда больше внука не увидишь. Аура здесь для сына Колчина неподходящая. Пусть уж сын у другого деда растет, воспитывается. У деда, который Дмитрий Иваныч. Тибетская медицина опять же. И физически, и духовно – нормальным вырастет человеком, Зло не настигнет…

Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Зачем растравлять душу новоявленному деду раньше времени. – Пусть пока тешится: «Как сына (внука) назовем, Юра?!». Не знает Колчин, пока не решил. Подумать надо. Целый месяц еще есть. Надо подумать.

Однако что-что, но не Валей – в честь деда, не Валей, Валя…

А ты не задумывался, Валя, что «Книга черных умений», которую Инна все-таки нашла, а твои клевреты утащили из подвала вместе с твоей дочерью (пусть и ненароком, пусть Инна ее к себе прижимала, пальцы свело судорогой), – книга эта предназначена для других рук, чистых, помыслов других… И если ты, Валя, хранишь «Книгу черных умений» у себя в Доме- На-Набережной (да-да, конечно же – память о дочери и все такое, да-да!), то ничем ты не лучше некоего Кублановского, который, помнится, тоже позарился. Не говоря уж о четверке бедолаг, которые (ты этого не знаешь, да, Валя? Тебя это ни в коей мере не интересует, да, Валя?) бесследно исчезли. За что? За то только, что книжки из библиотеки поперли? А ты сам- то, Валя? Цена «Книги черных умений» подороже будет, чем все вместе взятое кублановцами в памятную декабрьскую ночь. А если иметь в виду не рыночную цену, иную цену – то и подавно!

Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Зачем?..

А ты не задумывался, Валя, что бесследное, «чистое», исчезновение некоего Кублановского – отнюдь не гарантия безоблачного будущего для, так сказать, заразы популярного лидера из Питера – не сейчас, так через год. А ну как придет беда откуда не ждали? Алабышева-Дробязго взбрыкнет, к примеру. Особенно когда до нее дойдет, что не просто «у меня нет дочери!», а действительно – у нее нет дочери. Комсомолка-дворянка такую истерику закатит – да не в стенах узилища на Скобелевском, в прессе. Нынче весьма популярны сумасшедшенькие лидерши с уклоном в комсомольство-дворянство. А уж ежели лидерши вопият о конкретных виновниках всех бед, еще и пальцем тычут: «вот он! вот он!», то – зеленая им, лидершам, дорога. Сами по себе никуда, разумеется, не пробьются, но навредить навредят, ой как навредят. Необратимо… «Он черный человек! В костюме черном! И помыслы его черны! Он не яркий! Он – черный!».

Благо за такую фигуру есть много охотников ухватиться, попользовать…

Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Зачем предвещать еще не происшедшее. Колчин все- таки не махапуруша какой-нибудь…

Кстати, о необратимом! Необратима только смерть. Инны нет. И ее не вернуть. Да…

Но с какой такой стати, Валя, ты так уверен, что некий Кублановский нигде никогда не объявится? Не мельтеши ты, Валя, «Зайчиком»! Версия «Зайчика», конечно, устраивает всех, и тебя в первую очередь. Тебя (я не утверждаю, я только предполагаю, Валя!), инспирировавшего этого самого «Зайчика», – ибо удобная версия, никого не подставляющая под удар, никого, Колчина в том числе. Но мы-то с вами зна-а-аем… Что мы с вами зна-а-аем, Валя?! Неотвратима только смерть, знаешь ли.

Да. Знает Валентин Палыч про необратимость смерти. Ну? А… а разве Кублановский… ну… не это самое? Как же так, Юра?! Как же так?!

Видишь ли, Валя…

Вот это он, ЮК, пожалуй, Вале скажет: «Видишь ли, Валя…».